Перевал

— Вот ваши предки! В свое время одно из самых храбрых, воинственных племен. Но как гаснет пожар, объявший безбрежный лес, так убывает и всякая иная бушующая сила. Ход истории оставляет разные следы, дочь моя.

Видя, что вокруг образовалась порядочная толпа посетителей музея, жаждущих узнать подробнее о Батийне и ее подругах, ученый решил удовлетворить их любопытство.

— Дорогие москвичи! Эта женщина — дочь так называемых черных киргизов, которые живут в горах. Насколько мне известно, в Москве представители этого народа впервые. Разве что в царское время двое мужчин из киргизов приезжали как-то в Петербург. О женщинах и речи не могло быть в те поры! Тогда этот народ иначе не называли, как «дикокаменными киргизами». Скажите, повернется ли язык назвать этих людей дикими?

Анна Николаевна приложила к груди свою тонкую, с гибкими пальцами руку.

— А вы, — она пристально посмотрела на Батийну, — просто красавица из красавиц! Глаза как умытые росой смородинки…

Ученый, который все кружил вокруг, словно нашел давнюю пропажу, сердечно пожал руку Батийне:

— Ну, дочь моя, разрешите попрощаться с вами! Мы с Анной Николаевной очень довольны встречей с вами. Не взыщите! Даже то, что выставлено, очень интересно для вас, получите много полезных сведений. Великое это дело — знать историю своих предков. Республика ваша еще молодая. Мне-то хорошо известно, что вы способный, даровитый народ. Советская власть дала вам много прав. Теперь быстро пойдете в рост!

Он поклонился еще раз:

— Простите, что задержал вас. Будьте здоровы!

Рабийга перевела пожелания ученого. Батийна поняла по взглядам, по улыбкам, что не только этот ученый, но и многие стоявшие рядом относятся к ним благожелательно.

Но кое-кому — хоть и очень немногим — явно не понравилось, что эти «вонючие тунгусы» ввалились в музей. Какая-то надменная женщина средних лет, с довольно красивым, несмотря на большой с горбинкой нос, лицом и чуть прищуренными глазами сердито одернула свою дочь:

— Ну что ты уставилась на этих дикарок? Идем скорее подальше отсюда. О боже мой, что творится! Настали же времена! В священные русские города лезут всякие дикари…

Рабийга содрогнулась от гнева:

— Сохрани аллах… Смотри, что она говорит, бесстыжая! Женщина в кожаной куртке бросилась было вдогонку за горбоносой:

— Ах ты кровопийца, шлюха капиталистическая!.. Остановись! Стой, говорю! Стой!

Горбоносая поспешно вильнула в толпу. Батийна с Анархон догадались, что произошло что-то неприятное. А Ракийма, у которой разболелась поясница и гудели от ходьбы ноги, мечтала больше всего о том, где бы приткнуться и отдохнуть. Она тотчас растянулась пластом на койке, едва добралась до гостиницы. Да и другие тоже, после целого дня ходьбы, чувствовали себя немногим лучше. Лишь Батийна не уставала удивляться на окружающий ее необъятный мир, разглядывая не виданные ею доселе диковины, словно головой достигла неба. И не переставала сожалеть про себя: «О, почему мой народ рассеялся, словно звезды на небе, среди гор и скал? Почему паши предки не научились строить дома, сажать сады? Почему не открывали школ, чтобы напоить своих детей знаниями, не учили их искусным, чудесным ремеслам? Как случилось, что ты, мой трудолюбивый народ, лишил себя всего этого, носясь ветром от хребта к хребту, хотя и было у тебя много мудрых людей, из уст которых обильно, что песок, сыпались хватающие за душу глубиной своей изречения и которые из поколения в поколение не уставали повторять: «Кто силен руками, побеждает одного, кто силен знаниями, побеждает тысячи».

Сейчас ей ничего не оставалось, как помириться с жестокостью судьбы к ее народу в прошлом, и все же невольная боль сжимала ее сердце, разжигая желание, не отдыхая ни днем, ни ночью, высмотреть все интересные места в городе и разузнать все его особенности.

Рабийга хотела было промолчать, что та женщина «белой кости» обозвала их «дикими тунгусками». «Батийна очень самолюбива, еще обидится, нашумит», — решила Рабийга, по в конце концов не выдержала:

— Слышишь, Батийна, ведь та женщина назвала нас дикими тунгусками. Похоже, что это жена московского богатея.

Задумавшись на миг, Батийна спросила недоуменно:

— А кто такие тунгусы?

— Народ этот живет в далекой холодной-холодной стране.

— А что же тут плохого?

Рабийга посмотрела на нее испытующе: «От души она это или с подковыркой?»

Но нет, кажется, это и в самом деле ничуть не задело Батийну, потому что она сказала спокойно:

— Раз назвала дикими, значит, мы и есть дикие, приехали с гор. На что тут обижаться?

Рабийгу удивило, что Батийну, которая в свое время надолго обиделась на Анархон за слово «неотесанная», ничуть не задело слово «дикая». Сама Батийна не смогла бы разобраться, что так стремительно менялось в ее сознании. Увлеченная потоком новой для нее жизни большого города, Батийна смотрела на все окружающее с интересом и восторгом ребенка, начинающего лепетать первые слова и делать первые шаги.