Перевал

Батийна уже поднималась самостоятельно, стояла, держась за спинку кровати. Скорее бы выйти отсюда, взглянуть на небо, на горы, посидеть у арыка, что тянется за окном вдоль улицы, окунуть руку в журчащую воду. Интересно, есть ли там мята, тысячелистник? Кто знает, растет ли зеленая трава у городского арыка?

Порой, впадая в забытье, она подолгу лежит с закрытыми глазами.

Бесшумно открывается дверь; кто-то тихо, словно дуновение ветерка, мягкими кошачьими шажками подходит к Батийне, смотрит на нее:

«А-а, спит она… Пусть спит…»

И столь же бесшумно исчезает. Батийна никого не видит, ничего не слышит, где-то в глубине сознания у нее шевельнется мысль:

«За какой-то темной киргизской женщиной ухаживают, как за родной дочерью. Никогда не забуду добро, что сделали мне. Не забуду…»

Потом засыпает…

Весть о том, что почтовики доставили полуживую Батийну в больницу, немедля дошла до Темирболотова, а от него — до Копыловой. И лучшие врачи города окружили киргизскую женщину заботой. Батийна почувствовала облегчение. То Валентина, то Рабийга приходили к ней через день с булками, сдобным печеньем, с вареньем и молоком. Приносили букеты пламенеющих пионов и гладиолусов.

Батийна любовалась цветами. «Они совсем не похожи на мелкие горные… Не убила меня разбойничья дубина. Теперь проживу долго. Ничего не страшно. А что с тобой, богатырша Зура-кан? Где ты, бедная Гульбюбю? Где Овчинка-Биркорпе? Так и осталась, наверное, забитой, пришибленной».

Батийна смотрит в потолок, не отрывая глаз.

Навестила Батийну и Ракийма, она жила на окраине города.

— О Батийна, жива ли ты, светильник мой? — бормотала женщина.

Обе половины куржуна, который она на себе принесла, наполнены мясом, эджигеем, маслом, каймаком, — еды, пожалуй, хватало бы целой семье на несколько дней.

Подавая Батийне подвздошную кость молодого барашка, Ракийма говорила обо всем подряд:

— Ты, наверное, соскучилась по домашней еде. Все, что дают в больнице, не очень вкусно. Ешь это жирное мяско! Ты молода, одолеешь болезнь. Ах, мерзавцы!.. Ну что за подлые люди!.. У тебя, конечно, были враги. Они-то и подослали тех, кто стукнул тебя. Или это на самом деле были разбойники? Ешь дочиста, сало молодого барашка, аж тает во рту. По правде говоря, начальники послали тебя чересчур далеко. А я никак не могла уехать, оставить детей, провела собрание в своем аиле. Рассказала женщинам о нашем большом съезде. Словом, не могу жаловаться, что не ценят мою работу. Недавно в городе проходило обширное собрание женщин. Его вел сам Темирболотуп. Люди в глухих аилах считаются с законами лучше, чем городские. А в городе — всякий народ. Люди в городе к тому же с ранних лет привыкают к дурному. Сын, глядишь, умнее отца, а дочь — разбитней своей матери. Много тут обману, хитростей. Тут много мулл, но среди них обманщиков больше, много тут и ходжей, но ловкачей больше. Сарты прячут своих жен в ичкери, кашгарцы уж очень ревнивы. Ты знаешь, на людях иной ревнивец воткнет женщине нож в сердце…

Батийна порывалась вставить что-то свое, по Ракийма не дала ей говорить:

— Ешь, дорогая, ешь, ты ведь соскучилась по домашней еде. Так вот, сарты не разрешили своим женам пойти на собрание. Только Анархон и еще пять-шесть сартовских жен были, может, и того меньше. Нехорошо. Говорят, с тех пор, как Анархон вернулась с большого съезда, муж не один раз ее избивал, набрасывался с ножом. Иногда женщина боится ночевать дома. Ах, Анархон, Анархон! Пожелтела вся, исхудала в последнее время…

Батийна учуяла что-то недоброе.

— Ах, бедная! Вот как, оказывается… Валентина, Рабийга приходят часто ко мне. А Анархон еще ни разу не показывалась. Жива ли она? — встревожилась Батийна.

«Она еще не знает, что стало с нашей Анархон. Лучше промолчу. Валентина расскажет, если разрешит доктор», — подумала Ракийма, щуря глаза и гладя подбородок дрожащими пальцами.

— Разве с Анархон что случилось? Не скрывайте, скажите, Ракийма-эже.

— Нет, нет, что ты, дорогая… Как прошло то городское собрание, я ее не видела… И ничего не слыхала дурного… не знаю… Отведай-ка ты домашнего каймаку, дорогая. Бог с ней, со здешней докторской едой. Даже здоровый человек на такой еде далеко не уйдет. Наверное, тебя скоро выпустят отсюда. Я заберу тебя к себе домой. А до того сварю бузу из молодого проса. Попьешь дней пять подряд, наберешься сил…

Батийна долго и терпеливо лечилась и выздоровела.

Возможно, уже сегодня ее выпишут из больницы. Она пораньше умылась, причесалась и пришла в такое хорошее настроение, словно собралась на той. Поела все, что принесла няня, и взялась за жареное просо с маслом, принесенное Ракиймой, запивая молоком. «Хорошо, что появился аппетит. Если б сейчас Ракийма-эже принесла выдержанной бузы, я бы чашки две враз выпила, да в полдень горячего мясного отвару…»

Из-за двери донесся стон. Послышались разговоры, топот йог. Но никто не заходил.