Перевал

Смех, подмывавший Зуракан, сразу улетучился, она хотела ударить Ороза кулаком в грудь и… не смогла. Словно этот медведь мгновенно забрал всю ее богатырскую силу. Это ошеломило Зуракан. «Что мне делать? Что мне делать? Видно, не отпустит меня живой, негодяй… Извелся, видно, без женщины».

— Как может дядя сунуть руку за пазуху своей племянницы? — В голосе Зуракан вместо гнева слышался мягкий укор.

— Брось ты, племянница… — прошептал Ороз полным мольбы голосом, притянул Зуракан к себе, отчего она задрожала всем телом. — Я такой же тебе дядя, как эта вот ель родственница арче… Не назовись я твоим дядей, твоим близким, проклятый торгаш забрал бы тебя в любовницы.

— Да вы что оба думаете? Что я — какой-нибудь серый мул, которого можно увести куда угодно? — И Зуракан оттолкнула от себя руку Ороза. — Пойди проспись!

— Не говори так, душа моя! Обласкаю, убаюкаю тебя, как дитя… Я пришел к тебе не затем, чтобы сделать тебя своей утехой на один день. Я хочу стать тебе другом на всю жизнь… Любовь моя! Родная моя! Ведь ты теперь едина душой со мной.

«Аней, что он говорит? С каких это пор я стала единой с ним душой?»

Раздражение Зуракан стало утихать. «Да в своем ли он уме?»

— Родная! Услада моя!

С неукротимой жадностью он опять стиснул в своих объятиях Зуракан, целуя ее в щеки, в губы, в шею. Отстраняясь, Зуракан ткнула его в подбородок:

— Уйдите! Не то закричу, и вы будете опозорены… Вернитесь на свое место!

— Мое место — в твоих объятиях, любовь моя! — не отставал Ороз, все больше наглея. «Не теряться, действовать! Действовать! Любая недотрога не сможет устоять, почувствовав тепло мужчины…» Сильные руки скрутили руки Зуракан. Могучее мужское тело бросало в дрожь, мутило сознание. Он скрутил руки Зуракан.

— Не вздумайте применить силу! Плохо будет вам… — Зуракан пустилась на угрозу.

— Я — раб твой, раб… Не пикну, если даже ударишь ногой в лицо. Я люблю тебя!

— Нет, нельзя любить меня. Я женщина замужняя, — уже мягче зазвучал голос Зуракан.

— Э, не говори так, душа моя! Разве может считаться твоим мужем человек, не сумевший оценить такую золотую женщину, как ты, и пославший тебя на смерть, выпустив из своих объятий.

«А и в самом деле, разве это неправда?» — подумала Зарукан.

«Эта, видно, крепкий орешек, не из тех податливых женщин, которых можно вмиг уломать. Придется сначала растопить ее, как масло, а только потом уж скрутить ее в своих объятиях». И Ороз прибегнул к своим самым искусным, самым соблазнительным уловкам, стал бить огнивом по кремню своей лживой любви, осыпая ее искрами сердце Зуракан. А потом сжал пылающее тело женщины в своих жарких объятиях, шепча Зуракан ласковые слова…

В забытьи, пьянея, Зуракан затрепетала всем своим существом, в сознании смутно мелькнуло:

«Что я наделала! О несчастный Текебай, где ты, бедняга? Теперь ты навсегда лишился меня, навсегда… Грешница я, грешница…»

Преисполнившись внезапной нежностью к Орозу, она сама, по своей воле, крепко, до боли, прижала его к груди.

— Ах, негодник мой, зажегший мое заледеневшее сердце! Голодный волк мой неотвязный! Ты, оказывается, можешь расплавить даже камень, чтоб тебя кровью рвало! Но берегись, если нарушишь свое обещание быть мне навсегда другом жизни. Я достану твою мать даже из-под земли, положу тебя в одну постель с ней и перепрыгну через твою голову!

— Делай что хочешь, душа моя…

Словно довольная счастьем застенчивой молодухи, голубая звезда разгоралась все ярче, сияя и трепеща над темной скалой и как бы придвигаясь все ближе.

Но женщина, пылающая в огне мужской ласки, забыла о ней.

Убаюканная однообразным бормотанием реки, воздухом, напоенным запахом трав и цветов, Зуракан лежала в сладкой дреме. «А чего мне бояться? Кого стыдиться? Он не любовник мне, в огонь не бросит… Он ведь дал мне клятву, что будет верным другом жизни, мужем моим. Сам поклялся, от всего сердца. Пусть он семь раз обманщик, соблазнитель, подлец, от своей клятвы он не может отказаться».

Умиротворенная Зуракан чувствовала себя крошечным птенчиком в бескрайней вселенной. Ее вспухшая рука нежно обнимала шею Ороза. Дыхание любимого мужчины, его тепло, его ласки, казалось, приглушили ноющую боль. Да и пусть себе болит рука, пусть немеет, лишь бы не нарушить сон спящего проказника. Эта рука не уставала, когда выворачивала пни на склонах гор, возила с реки лед…

О несчастный Текебай, я тоже была наивной бедняжкой, считая тебя своим мужем. Что бы тебе быть таким напористым, как этот ненасытный бедокур! Тогда мы не унижались бы перед змеей байбиче и ее баем. Давно был бы у нас очаг, и мы нашли бы свою долю! О бедняга ты мой! Теперь ты совсем лишился меня, останешься несчастным навсегда. Что ж я могу поделать? Пеняй на себя. Бог и духи умерших простят мне. Да, простят! Разве мало ждала я тебя, звала с собой? Но не смог ты стать мне настоящим спутником, хоть и называешься золотоголовым мужчиной».