Перевал

Она бы не прочь уйти от него, но боится прослыть «презренной салбар», покинутой, меняющей мужей. Нет, кажется, несчастней женщины, отвергнутой мужем, попранной, брошенной! Даже аильские сплетницы не преминут унизить ее: «Эх, несчастная, отвергнутая мужем!» А сердитые мужья станут поругивать своих жен: «Эх, жена, будь подальше от этой презренной женщины».

Одним словом, взять под защиту подобную женщину, вышедшую замуж «по своему желанию» и ушедшую от мужа, становится делом все более щекотливым, требующим особой душевной тонкости. Так и остается она поруганной, обесчещенной, не смея в то же время просить помощи у закона и стыдясь показаться на глаза отцу и матери.

Не мудрено, что Батийна серьезно тревожилась за судьбу неизвестно куда пропавшей Чолпон, хотя не теряла уверенности, что рано или поздно девушку разыщут. «Что, если успели заморочить голову Чолпон и она скажет нам: «Вышла замуж по своему желанию, теперь мой дом здесь и никуда я отсюда не уйду»? Допустим, в горячке мы запрем в каталажку тех, кого заподозрили в умыкании. Потом Чолпон придет к своему дедушке да взмолится, обнимая его колени: «Ата, прости меня»… Ее могут уговорить на это. А дедушка возьмет да скажет: «Прощаю. Будь счастлива, солнышко мое!» Что тогда? Можно сказать: «Вашей внучке заморочили голову. Мы не оставим ее здесь. Заберем с собой. И она будет учиться». Допустим, это правильно. Но ведь у каждого человека свой путь. Что, если Чолпон непонятлива и учиться не сумеет? Потом снова выйдет замуж, может, опять неудачно. Чем утешить тогда старика, если он со слезами на глазах станет корить нас: «Зачем было срывать ее с теплого места? Такого ли счастья вы хотели для моей внучки?» Ведь не скажешь ему: «Сама внучка у вас плохая». А старик на это: «Зачем же вы обещали учить, воспитать, сделать ее человеком, если она плохая! Где ваше слово?» Старик вполне может упрекнуть нас. И мы же виноваты будем, что не сумели направить девушку по правильному пути…»

Мысли Батийны путались.

Валентина Копылова, столкнувшись с непонятными для нее обстоятельствами, перестала горячиться и то и дело обращалась к Батийне:

— Как быть теперь, Батийна? Неужели замешан Барскан?

— Вполне возможно. Он сын Шаймердена — самого влиятельного человека в роду.

— Что ж, он плюет на законность? Неужели он не понимает, что натворил?

Батийну тоже ставили в тупик заслуги Барскана перед советской властью. Будь в этом деле замешан кто другой, привлечь его немедленно к ответу по закону было бы не так-то трудно. А вот отец Барскана Шаймерден верой и правдой служил в прежнее время белому царю.

Как только новая власть свергла царя, Барскан, говорят, по совету своего отца связался с бандами и стал атаманом. Немного спустя, предвидя неминуемый разгром банд, Барскан подался, опять же по совету отца, к красным. Подался не просто. Связав атамана, он помог красным захватить всю банду. Облачившись мгновенно в овечью шкуру, он получил в награду маузер с надписью «За заслуги перед революцией» и вскоре стал командиром отряда.

Услышав имя Барскана Шаймерденова, милиционеры сразу сникли. А до того они были настроены по-боевому, грозились проучить — пусть он даже будет самим богом! — преступника, похитившего дочь старика Байтерека. Однако стоило им узнать, что человек, укравший молодую девушку, приходится родным братом Барскану Шаймерденову, и милиционеры опустили головы: «Как это мы подымем руку на любимого брата товарища Шаймерденова. К тому же он попросту не даст арестовать себя».

Валентина возмущенно дернула повод и хлестнула камчой по ляжке, хотя конь ехал довольно споро.

— Айда! Черт с ним, с Барсканом! Закон все равно на нашей стороне!

Они поскакали в аил Барскана, взяв с собою председателя Союза кошчи Джусупа.

Когда Байтереку сказали, что его внучку выкрал сын Шай-мердена, у старика потемнело в глазах. Кто другой на его месте, может, был бы польщен, что его дочка выйдет замуж за столь видного человека. Но мудрый Байтерек, хорошо знавший весь род Шаймердена и всю пх подноготную, нисколько не обрадовался, напротив, он впал в отчаяние, словно на него свалилось расколотое небо.

— Дорогой Джусупжан, открой мне всю правду. Я еще надеялся, что моя Чолпон в руках у людей, а она, оказывается, в пасти у дракона. Удастся ли по закону новой власти вырвать у этого страшилища бедную мою девочку?

Скакавший легкой рысью на гнедой трехлетке раскрасневшийся под солнцем Джусуп посмотрел ласково на старика и сказал:

— Не бойтесь, аке! Каким бы почтенным и сильным ни был Шаймерден, он один. А нас много! Все эти люди посланы властью. Я, к примеру, секретарь Союза кошчи, избранный от бедняков большой Кунгейской долины. Попробуй-ка Шаймерден не считаться с нами!