Перевал

О чем только не мечтает человек, дитя мое! О многом мечтает он. А создатель подрезает ему крылья… Один из моих сыновей погиб по вине белого царя, другой в реке утонул, спасая женщину, третий остался в китайском плену, схваченный по чьим-то наветам, когда батрачил в Текесе, не зная ни сна, ни покоя, чтоб прокормить нас. Стоит ли говорить, дорогие мои, о страданиях, которые перенес я? Раз человек родился на свет, он стремится утолить свой голод, если выжил, когда гибли все, то он цепляется за жизнь, стремится пустить поглубже корни… Остался я без сыновей, без невесток. Наконец похоронил свою жену, с которой думал прожить весь свой век. Холмик серой земли у устья Кекилик, поднявшийся среди множества могил, навсегда разлучил меня с моей доброй женой. Когда горе сваливается на человека, он не может его сбросить одним махом, хотя часто мнит, будто в силах подпереть собой мир.

Когда черная моя борода совсем побелела, словно лебединое крыло, остался я одинешенек с внучкой Чолпон. Чолпон-жан моя стала уже обшивать, обстирывать меня, кипятить мне чай. Когда подымется на ноги моя светлая звезда, мечталось мне, я отшвырну подальше от себя черное горе, которое гнетет меня. Я молил бога, чтоб он оставил меня в живых, пока не выведу в люди единственную утеху мою, хотел, чтобы она училась в школе, которую открывает новая власть…

Словно капли пота, падающие с лица косаря в жаркий летний день, из печальных, почти немигающих глаз старика катились горошинки горьких слез.

— Не знаю, какие глупые родители соглашаются продать свое родное дитя за калым… Не раз приходили ко мне сваты: «Ваша внучка уже на выданье. Давайте, мол, свататься». Но я отвечал, что буду учить внучку, хочу ее вывести в люди. И вот, дети мои, я лишился единственного моего светильника, моей Чолпон. Кто ее увел? В чьих руках она, звезда моя? Жива или мертва? Не знаю. Подломились крылья у меня, не нахожу себе места. Три дня, три ночи я брел сюда, опираясь на эту палку. — Старик погладил дрожащей ладонью палку, прислонив ее к ноге. — К биям я бы ни за что не пришел. От них помощи не жди. А к вам я пришел со своей бедой. Мужчина не должен показывать своих слез. — Старик положил ладонь на грудь. — Простите мне, несчастному, что окропил слезами свою седую бороду… Если вы вправду власть народа, наша власть, так отыщите мою Чолпон, не дайте ей натерпеться унижений! Я проклинаю бога и все обычаи предков, проклинаю, даже если попаду в ад за эти мои проклятья! Я теперь не испугаюсь и не подчинюсь никаким адатам, никаким порядкам, которые установлены в этом мире царями, пророками и муллами. На все пойду ради моей Чолпон! Только найдите мне ее!

— Подозреваете кого-нибудь, аке? — спросил Темирболотов.

— Нет… По правде говоря, голова у меня не на месте сейчас.

— А кто посылал к вам сватов?

Старик Байтерек призадумался: «Как бы не нагрешить на безвинных людей. Кого назвать, коль самому неясно».

— Один человек из нашего аила, не из бедных, сватал Чолпон своему сыну. А ему уже под пятьдесят, борода седая, — Байтерек покачал головой. — Я и ответил: «Как я могу обречь на горе свою внучку, ведь жених в отцы ей годится, а тут еще новая власть разбудила женщин, зовет выходить на свет…»

— Вы правильно сделали, отец! — вмешалась Батийна. — Ясное дело, товарищи. Если б все отцы были такими сознательными, не страдали бы их дети.

— Да пропади оно пропадом, это ясное дело! — вспыхнул старик. — Из-за него-то я потерял свою Чолпон!

— Мы найдем вашу Чолпон! — сказал Темирболотов. — Не горюйте, аке! А виновные понесут наказание по всей строгости революционных законов. — Темирболотов стукнул кулаком по столу. — Ну, товарищи Казакова и Копылова, вам придется поехать! Начальник милиции пошлет с вами своих людей. Даем вам три дня сроку. Через три дня девушка и виновники должны быть тут!

Начальник милиции Белеков хотел было возразить:

— Три дня будет, пожалуй, маловато!

Но Темирболотов резко прервал:

— Ты что хочешь, чтобы они дольше издевались над девушкой? Вы едете не к чужим людям. На месте немедленно обратитесь к комсомольцам, они помогут вам отыскать иголку на дне колодца! Батийна и Валентина, вы по душам, как старые знакомые, поговорите с женщинами… Будьте готовы отправиться этой же ночью!.. Аке! — Темирболотов обратился к старику. — Поезжайте с ними, будете провожатым. Пусть кое-кто почувствует, что советская власть принадлежит бедноте! Держитесь мужественней! Товарищ Белеков, проследите лично, чтоб почтенному аксакалу оседлали подходящего коня!

Сев на коня, Батийна сразу почувствовала облегчение, словно сбросила тяжелый чапан. Вернулась веселая бодрость в теле.

Не успев выехать из города, всадники поскакали рысью. Чем больше кони входили в азарт, тем свободней отпускали им поводья. Отъехав от города, припустили коней вскачь. Сытые, застоявшиеся, они помчались неудержимо, не слушаясь седоков, натягивавших поводья; скакали, навострив уши, поднимая кверху морды с раздувающимися ноздрями.

Дорога гремела от топота копыт. Охваченные пылом бега, кони неслись, опережая друг друга, свистя гривами и хвостами.