Перевал

— Конечно, попрятались! — сказала Валентина. — Раньше они выступали открыто. Но не думай, Батийна, пощады им не будет. В девятнадцатом, двадцатом годах у нас многие богачи, кулаки, выдав себя за большевиков и действуя от имени советской власти, преследовали коренных жителей… Но их коварство не осталось безнаказанным. Из Ташкента пришла телеграмма от Фрунзе, Куйбышева и Рыскулова с требованием положить конец бесчинствам шовинистов. Революционная законность защищает справедливость. А враги советской власти ведь уже готовили мятеж. Товарищ Темирболотов организовал из батраков отряд. Из центра приехал член ревкома Степанов с декретом, подписанным Лениным. Было приказано разоблачить мятежников и обезвредить их… Так вот, врач, который тебя осматривал, был замешан в мятеже. Он служил богатым и хочет им служить. Однажды был такой случай. Бедный уйгур, бакалейщик, принес к нему больного ребенка. Представь себе — этот злодей выпустил на них свою собаку, вместо того чтобы оказать помощь. Моему отцу стало известно об этом случае. Он написал Селезневу письмо. Я помню его хорошо: «Вы с восхищением смотрели, как ваша собака набрасывается на бедных людей. Я, как и другие честные русские люди, не могу вас считать после этого порядочным человеком и врачом, долг которого — охранять жизнь людей. Подобными шовинистическими выходками вы восстанавливаете против русского народа людей других национальностей, возбуждаете в них ненависть к нашему доброму, трудолюбивому и многострадальному народу». Покойный отец мой ни перед кем не трусил. Он прочел письмо маме. Мама взмолилась: «Не посылай его, ради бога, ты накличешь беду на свою голову!» Но он не послушался ее. И что, ты думаешь, было дальше? Селезнев сообщил уездному начальнику. С тех пор и начали преследовать моего отца. Вышло, как предвидела мать. А теперь этот подлец прячет свой хитрющий взгляд за стеклами пенсне в золотой оправе. Он боится меня, потому что я знаю о его прошлых преступлениях. Будь моя воля, я бы нашла на него управу! Сколько раз я писала в уком! Но у нас не хватает специалистов, поэтому его и держат. Ничего не поделаешь. — Валентина развела руками.

«Справедливая она, хорошая, — подумала Батийна. — Ухаживает за мной, заботится, как родная сестра, болеет не только за меня, а за всех угнетенных женщин. Зачем я стонала, жаловалась, утруждала ее лишний раз? Эх, избавлюсь ли когда-нибудь от проклятой болезни, смогу ли опять ездить по аилам? Или согнусь?»

Валентина перебила мысли Батийны:

— Муж Анархон оказался жертвой врагов советской власти. Чего он добился? Она погибла. Он осужден. Но кое-кто из тех, что направил его, ушли от наказания. Продолжают вредить, настраивать бедняков против новой жизни. Вот такие враги и на тебя организовали покушение. Это наверняка Серкебай подговорил тех глупцов, которые ударили тебя дубинкой по голове. Он внушил им: «Ваши, мол, жены испортились, зарятся на чужих мужей. Смотрите, уйдут у вас. Это женщина-начальница их совратила. Надо убрать ее. Тогда все жены остепенятся, и вы будете их настоящими мужьями!» ОГПУ выловило их! Они получили по заслугам.

Батийна побледнела.

— Ты что, Батийна? Устала?

Батийна скрыла, что идет с трудом.

— Нет, Валентина… Знаешь, если пошлет кантком, я поеду в аил. Это, наверное, будет правильно?

— Конечно.

— Когда поправлюсь, поведу всех самых бойких токол на курсы.

— Прежде всего ты подлечись как следует.

— Может, я скорее окрепну, если займусь делом. А то повадишься по докторам ходить, совсем измотаешься. В старину киргизские воины лечились, говорят, не слезая с коней! Любая болезнь отстанет, только надо держаться.

За разговором не заметили, как очутились у канткома. В приемной толпился народ. Немного времени спустя из кабинета послышался голос Темирболотова:

— Если появятся Копылова и Казакова, пусть немедля зайдут ко мне!

Батийна насторожилась: «А, наверное, по поводу еще какой-нибудь пострадавшей женщины».

Первый вопрос

В кабинете Темирболотова они увидели старика.

— Э, сынок дорогой! — говорил старик, обращаясь к Темирболотову. — У меня было семь сыновей и пять дочерей. Самого младшего — Ашима — я женил на дочери музыкантши Толгонай, что играла на темир-комузе. Сватая своему сыну дочь знаменитой булбул[60], я мечтал: «На наше счастье, невестка, может, пойдет в мать, и среди моих потомков, глядишь, тоже появится свой булбул. И выросли у меня внучки — мастерицы на все руки, искусницы, жаворонки певучие. Хотелось услышать от людей: «Ах, какие внучки у Байтерека, одна искусно вышивает, узоры у нее словно живые, другая играет на темир-комузе так, что заслушаешься…»