Перевернутая карта палача

— В корзине в реке, — задумался бес. — Вот, значит, как… Лет двадцать назад знатная ноба продала мне полнокровного ребенка. Сама притащилась, с благодарностью взяла кошель. Золото требовалось для её старшего сына. Младшего она ненавидела и боялась, он не рос и был слишком странный. По запаху мыслей и тону души я в тот раз усомнился, полнокровен ли младенец. Но случай был забавный, и я велел ей бросить корзину в сухой колодец. Думал, мать не сможет, а она смогла… Большой паводок приключился в тех местах лет восемь назад, я помню хорошо, как раз продал земли, ожидая неурожая. Корзину могло вынести в Тосу, на главное течение.

— Разве можно выжить… — начал Ул и осёкся.

— Разве кто-то знает, что можно и что нельзя, когда речь идет об атлах? — едва слышно прошелестел бес. — Тот младенец должен был умереть, я учуял в нем слом, когда мать совершила предательство. Если это был ты, то ты оказался дремуче глуп и не поверил в настоящую природу людей. Похоже на тебя.

— Сколько у вас в запасе похожих гадких историй? — тяжело вздохнул Ул.

— Зависит от того, далеко ли ехать. Если останемся в седлах до утра, я всё же почую в тебе отвращение к багровой твари, дозреешь, — пообещал бес. Помолчал и заговорил с пришипом: — С чего презирать меня? Тем более жалеть! Думай о людишках. Ещё не поздно изменить выбор. Если ты старше этой истории, то можешь доводиться сводным братом Хэйду. Его папаша продал первую свою семью тогдашнему канцлеру и обрёл его доверие. Ребёнок был неполнокровный, но иногда я думаю, что это не важно. Или вот ещё история младенца в корзинке. Да, лет тому семьдесят уже…

Ул прикрыл глаза и стал терпеть шипение, вползающее в уши против воли, гнусное, лживое. Даже и не важно, сколько в сказанном правды и сколько вымысла. То и другое равно устраивает беса, пока раздражает его спутника… Ни раскаяния, ни сожаления, ни иных чувств по отношению к содеянному в бесе нет. Как будто люди не кролики даже, а ещё того менее — песок речной.

— Переправа, — бросив на полуслове очередную гадкую историю, насторожился бес. — Я знаю место. Я здесь… охотился.

Теперь в голосе ощущалось болезненное напряжение.

— Там заросли ивняка, а там камыши, — согласился Ул. — Я впервые увидел вас именно на переправе. Ан, я признаю: вы казались страшным и величественным. Сейчас трудно вспомнить то ощущение… от него ничего не осталось. Монз написал о таких, как вы. Люди идут по жизни, им светят маяки встреч. Умеющие видеть находят учителей и друзей, а слепые вязнут в болоте и всюду ощущают гниль и мерзость. Так образуется у людей совсем разный закон жизни — один во тьме, другой в свете маяков… Ещё Монз написал, что не знает, как вывести из тьмы.

— Монз, Монз… через слово Монз, — как-то совсем беззлобно передразнил бес.

— Если даже он не знает, как быть мне? — Вздохнул Ул. — Я обязан взять ответственность. Это дело младенца полной крови, я сам был таким и имею право судить. И мне же придется исполнить приговор. Очень трудный долг. Пожалуй, снова повзрослею на год.

Ул направил коня к опушке, спешился на ходу и побежал при стремени, пока конь не остановился. Рядом замер, любуясь собою, Алый Пэм. Его седок привстал на стременах, обернулся и долго следил, как приближается поотставший провожатый. Едва парень оказался рядом, бес вцепился в его плечо, навис и зашипел, нудно и долго втолковывая, чем и сколько раз в день кормить драгоценного коня и как беречь в пути. Наконец, содрал со своего пояса кошель и сунул парню за пазуху — на корм и постой Пэма.

Покончив с важным делом, бес спрыгнул в траву и зашагал к лесу, не оглядываясь. Ул отдал пацану повод своего коня, поклонился, прощаясь — и побежал нагонять беса. Сердце колотилось, готовое выпрыгнуть. Умереть во вратах не так и жутко… уж всяко проще, чем жить здесь и сейчас, исполняя непосильное.

В осеннем лесу звуки вязли, как в гнилой болотине. И пахло соответствующе — сыростью, тленом. Деревья постукивали голыми ветками. Поскрипывал, вздыхал и жаловался по-старчески сухостой… Где-то безмерно далеко кашлял простуженный ворон. Или слуху чудилось всё такое, слишком уж годное к угнетающей картине в сером и черном тонах, без проблесков света?

Бес с временным именем Ан шагал впереди. То ли азарт, то ли злость грели алостью кончики его волос.

— Зачем нам идти на то самое место? — глухо уточнил бес.

— Жертва преступления. То есть… я не уверен, — виновато признал Ул. — Но я надеюсь, Ан. Так во всем проявился бы хоть какой-то смысл.

— Придурок. Поживи с мое, прекратишь искать смысл там, где его нет, — проворчал бес. — Палачи существуют, чтобы королевы не пачкали рук, а судьи спали без кошмаров. Но ты возмечтал о справедливости и воздаянии в их высоком смысле, да? Такие глупости и прикончили вашу породу. И ты перевернул карту. Может, теперь вопрос о смысле имеет… смысл?

Бес мягко, без усилия, перемахнул ствол поваленного дерева, в два прыжка ссыпался к воде и замер, широко раздувая ноздри. Сейчас он был особенно похож на зверя: сильного, спокойного хищника, уверенного в себе и своем праве.