Перевернутая карта палача

ноб Монз, отдавший свое прежнее имя — Ан Тэмон Зан

Было непросто въехать гостем в парадные ворота того самого постоялого двора, памятного по первой встрече со свитой багряного беса…

Ул удерживал на лице фальшивее безразличие, пока его конь гарцевал по улице. Когда пришло время спешиться, сделалось хуже. Душу Ула царапнула подобострастность поклонов и тусклые, фальшивые улыбки слуг. Их суета раздражала всё более, а перед гостем ох как суетились: он при власти, раз его ждет в главном зале сам граф Рэкст.

Ул постарался не споткнуться на знакомом крыльце и отдернул руку, почти готовую погладить след наемничьего ножа — память о ночи, когда пришлось впервые убивать… Как усомниться в неслучайности всех нынешних случайностей, если дорога привела именно сюда?

— Пожалуйте, а вот тута ступёночка, а тута двёрочка, — нелепо приговаривал дородный хозяин заведения, сгибаясь и непрестанно кланяясь.

Толстые губы тряслись, рассыпали горох исковерканных слов. Хозяин гнулся и гнулся, боясь оказаться выше ростом, чем гость Рэкста. Хозяин едва смел глянуть в зал и тем более перешагнуть порог. Он много чего слышал о жутком бесе и сейчас дышал через силу, с привизгом, заранее простившись с жизнью.

Бес сидел у дальней стены, откинувшись и прикрыв глаза. Он скалился в холодной усмешке, и, не глядя, лишь по голосу и шарканью ног, знал о хозяине всё. Иногда бес чуть шевелил ноздрями, уточняя «вкус» главного для себя блюда — страха людского.

— Ты вытянул карту по-настоящему. Я чую себя свободным от любых обязательств, но не от тебя, паразита, — бес приветствовал Ула, не открывая глаз. — Здесь похоронены твои воспоминания, да? А ведь я собирался проводить тех наемников до столицы. Мальчик был… забавный. Я так и не решил, почему позволяю ему жить и не быть игрушкой черного проклинателя. От сомнений и уехал. — Бес зевнул, жестом удалил из зала хозяина постоялого двора. — Тот мальчик, его имя Тан. Летом я учуял его в столице. Занятный букет ненависти ко мне со шлейфом страха, готового перейти при должной обработке даже и в обожание. Противоестественное, так говорят людишки. Они мало знают о своей природе. Так им удобнее.

— Значит, нашёл его, — Ул нащупал спиной стул и сел, не выбирая места.

— Зачем искать, нюх вервра всё еще при мне… Не скрипи зубами, я редко беру в обработку детей. Знаешь ли, люди сами портятся и сами приходят ко мне, — меж век обозначилось зеленоватое свечение зрачков. — Но ты не человек. Я взял тебя в обработку, и в результате испытываю нечто, смутно похожее на страх. Для меня очень новое занятие — быть подсудимым. Для тебя исключительно новое — исполнять приговор. Когда начнём? Предлагаю после ужина. Здесь подают сносную крольчатину.

— Не ягнятину? — переспросил Ул, желая убедиться, что может говорить.

От шепота беса и собственных мыслей делалось жутче с каждым мигом. Двое суток назад Ул сгоряча протянул руку и вцепился в карту. Он верил в своё наитие и подсказку Монза. Он знал, что взваливает на плечи ответственность, но не ведал, как же она тяжела — каждодневная, неснимаемая ноша.

Лихорадочная скачка и бессонница заставили много увидеть иначе. Карта лежит в нагрудном кармане. Минувшие три дня и две ночи полны кошмарных, навязчивых ощущений рыбы, заглотившей наживку вместе с крюком! Рыбы, бьющейся на веревке злого рока. Рыбы, которую рывками подтягивают ближе, ближе, ближе — к моменту разделки и потрошения. Вот и третья ночь растёт, она — последняя…

— Предпочитаю кроликов, — промурлыкал бес, щурясь и с наслаждением рассматривая собеседника с его болью и сомнениями. — Парализованных, живых и способных видеть меня. Как ты сейчас. Увы, люди примитивны! Я заказал кролика, они стали тушить дохлятину с овощами. Тебе сгодится, а я уже погулял и отведал свежатинки. — Багряный улыбнулся особенно гадко, щёлкнул пальцами по горшочку со съестным. — Кушай… палач. С нашей работёнкой надо поддерживать силы. Если тебя вырвет, я решу, что ужин отравлен. Позову потного селянина, спрошу: «Кто готовил?»…

Ул слепо нащупал кувшин и напился, не пробуя переливать морс в кружку: руки дрожали, зубы отстукивали дробь по глиняному горлышку, жидкость со шкурками ягод текла по подбородку, капала на ворот… Морс был красный. Но Ула не вырвало.

— Ты за два дня стал выглядеть старше на год, и это самое малое, — вдруг сказал бес, вроде бы удивляясь своему же наблюдению. — Ты определенно атл. Я вспомнил: они взрослели, когда принимали ответственность. Такие дурные… были. Всегда у них оказывалось короткое до неприличия детство. Атлы — к каждой бездонной бочке с людскими бедами затычки. Так я вроде бы дразнил одного. Давно.

— Поедем прямо теперь, — когда спазм ослаб, Ул смог говорить.

— Зачем? Отсюда куда угодно ехать не близко, — поморщился бес. Убрал с лица гадкую улыбку. — Если ты помрешь по дороге, моя условная свобода кончится. А я намерен оставаться свободным и живым — или свободным и мертвым. Только так. Ешь, тут действительно неплохо готовят.

— Почему вы выбрали это место? — спросил Ул, не надеясь на ответ.