Перевернутая карта палача

Гадалка побледнела, дрогнула — и мигом пропала, будто она была не человек, а призрак.

— Монз научил меня главному. Он и мама, — бледно улыбнулся Ул, снова глянул на карту. — Монз знает, как различать книги. То же самое есть для рисунков.

Ул нагнулся, всматриваясь в карты. Весь веер жил, непрерывно меняясь.

— Какая уж тут однозначность закона, — задумался Ул. — Хотя… палач. Ужасно.

В Заводи Ул много раз видел, как девушки гадают на женихов, как солидные отцы семейств меняют последние монеты на пустое, никчемное предсказание. Ул тогда задумался: оказывается, люди до полусмерти боятся подсказок о судьбе — и в то же время жаждут получить их.

Ул покосился на изуродованную травяную кочку, в которую бес вмял камень, объясняя свой план уничтожения «гнили». Весной порванные в труху корни обретут силу. Трава воистину подобна людям. Хищники вымирают, горы рассыпаются, вековые деревья становятся пнями, а трава зеленеет вопреки всему.

Ул следил за белым драконом, свободно ныряющим с одной карты на другую. Он в полслуха разбирал, как Рэкст втолковывает правила «игры», а вернее, вселенского порядка. Оказывается, карты делятся на главные и вспомогательные, для всякой есть особенности толкований узора.

— В самой идее рабских карт кроется изъян, — не находя годных слов, Ул указал на карты. — Случай, свет души… Нелепо делать вид, что всё предсказуемо и предрешено какой-то королевой. Но, наверное, всякий хоть раз встретит… своего палача?

Ул выпрямился и огляделся. Вон брод, за ним — безопасный берег. Отчего-то Ул твердо знал: если он побежит, бес не погонится, даже не метнет нож в спину. Бес будет знать, и не убив: только что наследник атлов отказался от наследства и значит — умер. А трусливый человек Ул — пусть живет, как живут людишки в свите Рэкста…

— Вы дали мне время все обдумать, граф Рэкст. Я благодарен. Я готов, — Ул сглотнул, перемогая страх. Поклонился бесу и, с отвращением слушая свой дрожащий голос, закончил: — Я сознательно выбираю жизнь, чтобы исчерпать старый долг атлов.

Дыхание беса пресеклось. Власть чужого выбора, то ли настоящая, то ли самим же бесом придуманная, сковала его, вынудила бессильно наблюдать, как Ул кончиками ногтей, не прищемляя одному ему видимую конскую гриву, поддевает карту с алым скакуном. Поднимает за кромки, ведь так удобнее.

— Ваша? Отныне беру её себе и принимаю смысл таким, каким… вижу. Во всей его изменчивости.

— Она, — хрипло выдохнул Рэкст. — Невозможно вытянуть чужую карту! Тем более перевернутую. Никогда не видел такого. Ничего не понимаю. Ничего…

Бес отодвинулся, пряча своё смятение в сумраке.

— Значит, хотя бы в этом я прав. Я могу видеть их. И я несвободен. — Язык Ула сделался пудовым и не желал выговаривать страшные слова. — Вы больше… не рэкст? Вы почти свободны. Нет, не так! Палач — не просто убийца. Всё начинается в преступления и жертвы. Боль жертвы взывает к справедливости. Так создается приговор, который нельзя не исполнить.

Рэкст по-прежнему не мог пошевелиться, то ли судорога его сковала, то ли давний рабский договор лишил дара речи.

— Особенная ночь, теперь я понимаю. Время есть и у меня, и у вас. До каких-то пор мы с вами почти свободны. Хотя вы приговорили меня за долги древних атлов. А я… я знаю ваши долги перед моим миром. — Ул вздрогнул, вдруг найдя очень острое и явное решение. — И жертва есть! Когда жертва взывает к справедливости, палач исполняет приговор, а виновный получает наказание и затем… свободу. Так?

— О чем вообще ты говоришь? — наконец бес смог выдавить первые слова.

— Вы не вспомнили прежнее имя теперь, как… вервр, пусть и подсудимый?

— Нет, — процедил бес. Вернее, бывший рэкст. Он недоуменно изучил свои ладони, запястья. — Нет оков и нет свободы. Я втиснут в тесноту между двумя состояниями. Значит, ты прав? Вот только в чем?

Бес рявкнул, метнулся вперед… Ул кожей ощутил ребро мозолистой ладони, замершей у горла! Увидел бешено-рыжие глаза совсем близко.

— Не могу убить, — без злости отметил бес, отодвинулся. — Но иначе, не как рэкст. — Багряный рассмеялся, и в голосе звучала надтреснутая сумасшедшинка надежды. — Приговор, говоришь? И после — свобода? Ты понимаешь, наследник, что после я смогу убить тебя! Никто во всех мирах и царствах не остановит меня. Ты враг мне. И скоро станешь заклятым врагом, чую.

Ул вслушался в сказанное и медленно кивнул. Дотронувшись до карты, он захлопнул капкан. Несвобода надвинулась, повисла камнем на шее. Окутала тело, осложняя движения. И всё же за выбор окончательного приговора по-прежнему отвечал сам Ул. Только так.

— Мне больше не войти в Тосэн, — Ул рассмотрел реку и увидел пелену, сотканную из тумана. — Вон она, граница печати Лоэна.

— Ты понимаешь, какую карту вытянул? — поморщился бывший рэкст.

— Думаю, я способен выяснить это. Постепенно. Будет больно, но, кажется, боль в случае атлов и есть признак правоты. — Ул растянул губы в улыбку, пересилив внезапный, как порыв ветра, ужас. — Вы не сможете убить меня, пока не исчерпана ваша вина. А я не смогу даже ранить вас иначе, как во исполнение приговора.