Перевернутая карта палача

— Я младший конюх ноба, чьё имя не стоит трепать попусту, — вслух предложил себе Ул. — Не вестовой с отчётами о доходе земель. Так советовал Сэн, но так получится слишком приметно. Я конюх, моему папаше перепал от хозяйских щедрот жеребчик. Меченый, несчастливой масти. Мне велено доставить его в столицу и продать не дешевле… — Ул почесал в затылке, прикрыл глаза. Сразу привиделось мёртвое тело у ручья, Ул вздрогнул, широко распахнул глаза. — Я справлюсь. Ничего не случится с Сэном и Лией. Я должен справиться! Так… о чем я? Батюшка приказал продать Бу не дешевле двадцати сомов золотом. Придурок у меня батюшка… То есть надеюсь, чалого или мухортого не купят за такую цену. Я — Яса хэш… хэш кто? У меня есть сестра или брат? Никогда не придумывал за раз столько вранья! У Сэна бы от выслушивания уши отсохли.

Спрыгнув на ходу, Ул заскользил рядом с конём, пробуя хотя бы так избавиться от видений и мыслей. Не отставать просто, может, поэтому худшее так душит, преследует? Ул вцепился в луку седла, забросил себя вверх, лицом против движения, вскочил на седле в рост, развернулся. Переступил с ноги на ногу, пружиня коленями и оглядывая дорогу с высоты. Наконец, сел как принято. Бунга фыркнул, сбился в галоп, но после снова вернулся к рыси. Ул спешился, вцепился в стремя, плотнее сжимая губы и, двигаясь сосредоточенно, принялся нырять под брюхо на каждый второй удар по земле левого переднего копыта. Выныривая из-под брюха Бунги, Ул хлопал коня по боку, то левому, то правому… Такое занятие утомляло и помогало отказаться от мыслей, пока в голову не взбрела горчайшая: а ну заметят? Ничего себе способ прятать свои странности!

— Выходит, мне нельзя учиться, раз нельзя работать в полную силу, на пределе, — огорчился Ул, снова прыгнул в седло и подобрал верёвку повода. — Как сбороть беса, ему-то дозволено пылать и показывать себя. Эх, беда.

Дорога взбиралась на горб холма. Она всё далее отстранялась от реки, вздумавшей выложить широкую петлю с узелком озера. Вечерело, в воде колыхались цветочные лепестки заката. Ветерок гнал их, смешивал краски и непрестанно менял узор. Ул горбился в седле, глядел на облака, подставлял щеку дыханию юного лета… Вечер был добр к миру, румянец заката обещал звёздную ночь и удачные дожди, а ещё, если вслушаться, ветерок шептал о богатом урожае. Но в волосах не блестели искры ответной улыбки. Сегодня радость не теплилась в выстуженном очаге души.

Ветерок потянул из низины туманную шаль, кутая кусты и наполняя воздух запахами первого укоса, медовых цветов, тины. Ул изобразил на губах благодарную улыбку, чтобы ветер понял: Ул принимает дар красоты, но ответить не умеет. Не сегодня.

Далеко впереди, в густеющей сини тумана, блеснул огонёк, показался второй. Длинно, с передыхом, замычала корова, звякнул бубенчик… Обещанное старым Ясой село дремало в тени леса, готовое дать незваному гостю кров и пищу. Ветерок снова погладил по волосам, и Ул всё же смог ответить искренней улыбкой. Кончики волос на миг отразили свет луны-невидимки. Золота в блеске не проявилось, но и серебро, замешанное на грусти, утешило добрый ветер.

Ул оглядел село и сразу выбрал дом на отшибе, годный для постоя чалого коня и его бедного всадника. Отдельного внимания заслуживала крыша постоялого двора, её обозначал особый фонарь, зажжённый высоко, на мачте — для поздних путников, способных заплутать без подсказки. В жёлтом свете угадывался окутанный туманом двор, мелькали тени. С помощью фонаря или без неё, но какие-то постояльцы уже нашли место, где им рады. Ул поджал губы, смущённо повёл плечами.

— Бу, ты хотел бы пастись свободно? Трава вкусна, гляди, там покосили, а тут ещё нет. — Не дожидаясь презрительного фырканья, Ул быстро добавил: — Да, овёс важен. Я сбегаю и гляну, есть ли порция для тебя. У брода я рассыпал наш запас да так и не собрал даже часть его, прости.

Расседлав коня и припрятав имущество под чахлым кустом, Ул напрямки побежал к селу. Он мчался, подставив лицо ветру, и указательным пальцем рисовал по туману, как по листу, хитрые завитки узора. Игра это или ответный подарок тихой ночи за её красоту, Ул не мог ответить даже себе. И не старался.

Ул приближался к постоялому двору, замедлял бег, прячась, делал шаг бесшумным. Он пристально глядел по сторонам, запоминал дома и заборы — и гнал из головы мысли, полные сомнений и даже страхов… Но мысли не желали растворяться в тумане: если свита багряного беса ускакала следом за ним через лес, то и след её пропал. Но в свите были люди, им нужен отдых. Владельцы золотых скакунов предпочитают спать в постели, а не ворочаться на кочках, под отсыревшим плащом, на вонючем потнике. У всадников, замеченных возле брода, не было и малых вьюков при сёдлах. Неужто голодные и холодные ночуют в лесу? Зачем, если не прятались днём и всех распугивали жутким воем?

— Беса тут нет, — сквозь зубы выдавил Ул и зажмурился, хоронясь в тени забора, разбирая глухой шум пьяных голосов. — Нет его. Иначе ветерок не льнул бы к щеке.