Перевернутая карта палача

— Тварь не тронет наследие нобов алой крови. Он потребует, чтобы мою саблю бросили на перекрёстке, — Дорн повёл бровью, отмечая лязг стали о камни. — Проклинающие сами страшатся проклятий. Я опять причинил тебе боль и опять обязан тебе, как никому иному. Повторю следом за хэшем: ты невозможно странный. Повезло нам.

— На рукоять твоего клинка намотали нечто опасное. Волос зверя, наверное, — задумался Ул.

— Ты отказался взяться за рукоять, — задумался Дорн. Повозился, упрямо кряхтя, встал. Рывком поднял Ула на руки и, шатаясь, побрёл через двор. — Нам нужен отдых. Зашить раны и отоспаться. Рука горит. Не чую её, совсем.

— Стрела прошла неудачно, — виновато пояснил Ул.

— Неудачно? — от возмущения Дорн остановился. — Я видел раненного беса. Никто во всем княжестве не знаком с таким редким и захватывающим зрелищем!

Дорн расхохотался и побрёл прямиком в комнату хэша. Сгрузил Ула на край широкой кровати, сел у изголовья, подвинул ближе короб с лекарствами. Не слушая уговоров, промыл раны и наложил повязку, грязно и подробно изругав всех, кто лез в помощники. Только закончив это дело, Дорн позволил заняться своей раздробленной кистью. Так и заснул, уткнувшись головой в край кровати.

Ул долго лежал, глядя в потолок и смаргивая слезинки, составленные из сплошной боли. Душа ныла. Плечо нестерпимо дергало, в чугунной голове будто кашу варили, часто помешивая огромной гремячей ложкой… Наконец, в сознании смерклось.

И сразу настало утро.

Рядом всё так же сопел с причмокиванием хэш Лофр. Упираясь лбом в кровать, постанывал Дорн. Из-за прокушенного языка он всю ночь глотал кровь, запёкшуюся на губах, стекающую частыми дорожками по подбородку.

— Хэш, — тихо позвал Ул. Заметил, как дрогнуло веко. — Хэш, благодарю за подписанное прошение. Уезжаю, пора. Хэш, хочу просить об одолжении и сознаться в краже, которую скоро совершу. Я всё решил, умыкну так и так, хоть режьте.

— Навозник крайний, — благодушно хрюкнул Лофр, не открывая глаз.

— Я беру себе лук, вот одолжение, о котором прошу. Лук и тетиву. Бесподобная вещь. Как увидел, так пропал.

— Одалживаю, хоть на всю жизнь, но после вернёшь… кому следует. Сам и найдёшь такого, — зевнул хэш. — Я вроде бы здоров. А ведь я верю себе. Значит, точно здоров.

— Травы покупайте там, где я указал. Две недели надлежит пить настои строго по правилу, ваш слуга знает. После — как получится. Лекарь из пригорода неплох.

— Нищий замухрышка? Ага, берёт так дёшево, что и плевок считает за милостыню, — хэш хрюкнул внятнее. — Кража. Смешно ты определил мое поручение, — сделав ударение на важном слове, Лофр задумался. Он не усомнился и на миг в верности своих догадок. Изучил повязку на изуродованном плече Ула, кровь на губах Дорна, его перетянутую наспех руку. — Говоришь, у тебя такая мама, что моя в смущении? Гм… не видал ты моей мамаши, чтоб ей и после смерти быть в хорошем настроении и при оружии. Хорошо же. Воруй. Нужно было самому принять яд, чтобы в крайний час понять: злости злостью не перешибить. Воруй-воруй, я сверху доплачу пол-сома золотом, чтоб не возвращал похищенного до осени.

— Спасибо. Хэш, а вы… Вы все же большой, а не просто толстый.

— А! Зря стараешься, уздечку к подарочкам не добавлю.

* * *

— Нет.

— Нет — что?

— Нет — нет!

— Поговорили… — кисло хмыкнул Ул. — Я в столице три дня держался молчания, но и тогда говорил два слова. Ты вздумал обойтись одним? Можешь кивнуть.

Дорн величаво отвернулся, отказываясь от удобного выхода из безвыходной своей гордыни, взыгравшей, по мнению спутника, беспричинно. Да, ноба украли: увезли из столицы без его согласия. Спящего привязали к седлу, устроив поддержку для спины и даже предусмотрев подушку под шею. Разве это настоящее похищение? Сам хэш Лофр провожал Ула и его бессознательного спутника, дружелюбно показывал из окошка кулак и нежным басом обещал прибить навозника при крайней встрече.

Отъехав от города, Ул выбрал тихую полянку и снова напоил только-только очнувшегося приятеля сонными каплями. Нет, не из коварства, на привале он занялся восстановлением повреждённой кисти, медлить было невозможно. Срастить кости довольно легко, алые нобы на редкость живучи. Но как сберечь подвижность и силу ладони, пальцев, всей руки? Сабля — её продолжение с первого дня занятий, а учить бою беловолосого ноба начали ещё до того, как он сделал первые шаги.

Дорн сам рассказывал, что в пустом особняке при малолетнем «выродке» состоял всего один слуга, немой и мрачный, зато в прошлом — из числа лучших сабельщиков торгового флота. Что следовало подумать, зная такое? Ул и сообразил: Дорну, пожалуй, проще потерять ногу и даже подставить шею под топор, чем лишиться возможности держать оружие. Как оставлять в столице немирного ноба — искалеченного, затравленного самим Рэкстом…