Перевернутая карта палача

До ночи Ул возился — извлекал щепки, сшивал сухожилия и мышцы, проверял работу пальцев. Он впервые столкнулся со столь сложной задачей. Мамы не было рядом, подсказать никто не мог. Разве ветерок, жалостливый и наблюдательный. Он явился, погладил щеку Ула. Но, передав смутный намёк, не смог добавить к нему полноценный навык. До изнеможения, без счета времени, Ул пробовал и сомневался, пока, наконец, не признал: большего ему уж точно не сделать. Тогда Ул накрылся плащом и поник в полуобморок — сидя, баюкая в ладонях туго перетянутую кисть Дорна.

Утром беловолосый снова спал, приняв капли. Иначе боль свела бы его с ума, Ул вроде объяснял это себе же, вслух… Или — не это? Он едва помнил тот день, от усталости всё кружилось перед глазами, полускрытое пеленой. Мир казался серым, пища безвкусной, вода затхлой… Дорога продвигалась медленно, кони брели шагом, к тому же Ул пробирался лесными и полевыми тропками. Вовсе не для того, чтобы срезать путь. Задрёмывая, он всякий раз вздрагивал и просыпался со стоном, снова и снова ощущая в спине копьё звериного взгляда.

К вечеру Ул очередной раз вскинулся, шало озираясь и совсем не понимая, где он и как сюда попал… Тогда сонные капли и перестали действовать. Дорн очнулся, рыча от злости, перерезал веревки, которые крепили его тело к седлу, вышвырнул подушку из-под шеи, разрушил подпорки за спиной. Дорн бешено зыркнул на похитителя… и отказался отвечать на любые вопросы, здороваться и как-то иначе поддерживать общение. Так продолжалось ночь, день и ещё ночь.

Кони брели, перефыркиваясь, щипали траву или пробовали на вкус ветки. Кони получали удовольствие от неспешного путешествия в хорошей компании. Люди, похоже, так не умели.

— Я не намерен извиняться, я прав, я спасал твою руку, — пробормотал Ул и смежил воспалённые веки. — Я прав.

Конская шея, тёплая, с мягкой гривой, легла под щеку удобнее подушки. Заспанное солнышко щурилось из-под низко висящей туманной чёлки. Кукушки не унимались, разыскивая себе пару, чтобы наплодить выродков, ведь они иначе не умеют, нет им законных детей…

Рыжий огненный стержень в сажевой корке летел в спину, ближе, ближе… Ул вздрогнул, вскинулся и потряс головой. Хлопнул по шее Бунгу, замершего на полушаге, буркнул «извини» и снова задремал. В спину ударило копье! Пробуждение. Топор закрутился, загудел, охваченный пламенем… Пробуждение. Стрелы одна за другой сорвались со звенящей тетивы, ужалили под левую лопатку… Пробуждение.

Ул не мог сообразить, с какого раза он отчаялся. Вздрогнул, резко привстал в стременах, озираясь и кусая губы. Ощутил, что мышцы ног сводит судорога. По спине течёт липкое — скорее всего кровь, столько стрел и копий, хоть одно, а попало. Мир заваливается на бок, темнеет, темнеет…

— Ночь, всегда ночь и всегда в спину, — пробормотал Ул напоследок, желая предупредить беспечного Дорна.

И стало совсем черно.

— Пей. Не отталкивай, пей. Я пока выучил всего одну траву, называется мята, — прогрохотал в больное ухо голос Дорна, усиленный до невыносимости. — Пей!

Пришлось пить. Глоток за глотком, перемогая тошноту. Мяту перепутать трудно. Надо быть вовсе уж городским жителем, однако Дорн справился! Он набрал крапиву. Наверняка руки острекал, — подумалось вяло, сонно. Следом за такой мыслью в голову, больно пихаясь в череп изнутри, протиснулась вторая. Кто делал перевязку Дорну, если сам Ул — спит?

— Лежи, — удержал ноб. — Прости. Я такой. Не привык думать о ком-то. Тем более не привык, что думают обо мне. Решать за меня остерегался сам Лофр. Я трижды сбегал. Каждый раз такое вытворял в городе… Лежать, сказано же! — Рука нажала на здоровое плечо Ула резче, злее. — Я не сообразил, хотя мог бы. Беса ранил ты, пусть через мой клинок и мою руку. Выстрел связал вас. Бес — зверь, он жаждет мстить охотнику. Ты шепнул «в спину», вот тогда я понял. Лежи, обойдётся. Мы ушли из города, миновали много перекрёстков. Недавно я трижды перевёл коней через ручей, тоже в пользу. Наверное. Скоро след выстрела… выветрится? Он не запах, но бесу вроде запаха. Ещё день потерпи, не дольше. Поймёшь сразу, когда тебя отпустит. Пока отдохни. Вода рядом, дорога далеко. Хорошее место.

Ул допил отвар крапивы — непроцеженный, вместе с комарами и парой мелких гусениц. Улыбнулся и подставил лицо солнцу… серенькому, тусклому, но всё же солнцу.

— Я белый лекарь, — важно сообщил Дорн. — Надо сообразить, есть во мне хоть капля кровной памяти? Лечат белые наложением рук, да…

— На горло, — прошептал Ул.

— Тебе самый раз! — взвился Дорн. — Воровать меня, графа. Без моего соизволения. — Он сник. — У меня в столице есть свой угол, доверенный человек. Он торгует выпивкой, я имею долю. Позорное для ноба дело. Но я не дал зарезать его как-то ночью и выяснил, что позор иной раз выгоден. Знал бы ты, сколько стоят кружева! Счастливый деревенщина. Пять заплат на рубахе и хоть бы задумался, как это смотрится. Кто не даст зарезать моего пьянчугу сегодня и завтра? Скоро вся столица узнает, что я пропал.

— Лофр расстарается, — шепнул Ул.