— Да ну? Я связался с пьяницей? — смеется Дикарь, и от простого словечка “связался” у меня щекочет в животе.
— Ну как сказать. Шампанское на Новый год мама наливала мне с двенадцати лет, — гордо отвечаю я, и он опять смеется, обдавая меня янтарными бликами из глаз. — А твое?
— Вино? Далеко не первое. Правда, я никогда не пью, если мне нужно вести машину.
— А как же сегодня?
— Сегодня я сделал исключение…
— А если не за рулем, ты пьешь постоянно?
— Ну нет. Я вообще-то приличный человек. Технарь. И спортсмен.
Нам приносят горячее, и Дикарь с интересом смотрит, как я беру рыбный нож в виде лопаточки и ловко снимаю полоску филе с рыбы, лежащей на моей тарелке. Я все детство зачитывалась учебником хороших манер, которые моей маме подарила на свадьбу свекровь. “Ненавижу эту книжку”, — говорила мама. Но я была очень рада, что она не выбросила томик, забитый советами, как правильно есть, пить и сидеть, что кому дарить на праздник и какие говорить комплименты. Мне нравилось, что в этом мире хотя бы в сфере этикета есть простые и незыблемые правила. И научилась красиво есть жареную рыбу, используя для этого обычный минтай.
— Расскажи мне про свое детство, — внезапно просит он. Это не дежурный вопрос, не простое обольщение. В голосе Василия звучит настоящий, искренний интерес, и я чувствую, как по груди разливается тепло… возможно, так действует вино, но… я начинаю рассказывать.
26
— А ваше детство? То есть, прости, твое? — я поправляю прядку волос, которая выбилась из пучка, и ловлю на себе какой-то особенно внимательный взгляд Василия. Я бы, наверно, покраснела — но из-за выпитого вина я и так залита румянцем по самую шею.
Василий берет свой бокал и переливает золотистое вино в мой:
— Пей, а я буду рассказывать.
— Я не могу больше пить! Мне нельзя…
— Это мне нельзя, я ведь еще должен отвезти тебя домой. А тебе — можно. И нужно.
Домой? Я не знаю, что для меня значит эта фраза — это разочарование? Или, наоборот, мне хорошо от того, что он не собирается на меня давить?
— Но я же совсем пьяная…
— А вот и нет. Поверь мне, опытному человеку. Давай закажем десерт. Хочешь тирамису?
— Хочу, — киваю я и смеюсь, сама не знаю, чему.
— Любишь?
— Наверно, люблю. Сейчас попробую — и узнаю.
Секунду он смотрит на меня в недоумении, а потом тоже смеется. Смех у него теплый и ласковый. Я смело делаю еще глоток вина и говорю:
— Рассказывай!
— Ну, я обычный парень. Родился и вырос здесь. Отец у меня врач, мама тоже. В отцовском роду все были врачами, насколько удалось проследить генеалогию. Этим занимался дед. Я рос нормально, учился…
— Отличник, угадала?
— Ну в общем, да.
— И спортсмен?
— Это как-то естественно вышло, само собой. Отец всегда занимался чем-то таким и меня с собой таскал…
— У тебя есть брат или сестра?
— Нет, я один. А ты?
— И я одна. Так, что там дальше… Рос ты себе рос, а потом взял и поступил в университет? На какой факультет?
— О, это была целая история, — говорит он негромко. — В общем, родители были в ужасе от того, что я пошел в политехнический.
— Как? Почему?
— Ну все же думали, что я стану врачом!
— Оооо… Честно говоря, я даже не знаю, как на это реагировать… Тебе что, нельзя было самому выбирать профессию?
— Не то чтобы нельзя. Но знаешь… Медицина — кастовая область. Там большую роль играют связи, знакомства… И если у тебя отец, и дед, и прадед были врачами, то твой путь как будто заранее определен. А я взял и свернул с него.
— Неожиданно?