– Я много думал об этом, прокручивал все это с самого начала… Пусть это останется на его совести. Еще здесь свою роль сыграло наследство. Наши родители завещали все мне, потому что Рихард официально женился на русской, хоть и дворянке. Отец, твой дед был категорически против и обещал лишить его наследства в случае, если он ослушается его, но так как я пропал без вести, все перешло тебе.
– Значит, то, что оставила мне мама, должно поделиться, между нами, с Андреем поровну?
– Не думай об этом. Что случилось, то случилось. Вы и так делите одну бабу на двоих. Не по-людски это, – снова покряхтел старик.
– Откуда такая осведомленность обо мне и моих близких? – нахмурился Марк.
– Хм, если я живу далеко в тайге, не значит, что меня не интересует жизнь вне нее. Я внимательно слежу за вами обоими… – прищурился он.
Марку показалось на мгновение, что это Андрей разговаривает с ним, скрываясь под такой странной внешностью.
– Что теперь?
– Степан! – позвала его Марфа, – Прогони корову с огорода. Всю картошку потопчет, зараза.
Он нехотя поднялся.
– Почему такое необычное имя?
– Самое что ни на есть русское.
– А как тебя по-настоящему? Твое настоящее, немецкое имя.
– Рудольфом меня с рождения нарекли, но я бы здесь с таким именем долго не протянул. Крестился, веру православную принял. Степаном теперь кличут.
Марк вышел за стариком во двор, наблюдая как тот, оторвав от забора оглоблю, погнал с огорода корову в стойло. Сколько же ему лет? Около семидесяти. Если так, то вполне вероятно, что этот старик может быть его отцом. И что ему нужно от Марка? На безбедную старость пытается его растрясти? Навряд ли. Не похож он на попрошайку. Вон хозяйство, какое, целая коммуна. Да и видать, всем этим он и заправляет.
– Я вижу, не сильно-то ты веришь мне, – отдышался старик. – А ну-ка, пойдем, я тебе кое-что покажу.
Они снова вошли в избу. Марк сел за стол, а хозяин, пошарив за печкой в сундуке, вынул из нее потрепанную женскую сумочку, вышитую перламутровым бисером, перетянутую плетеной тесьмой. Марк вспомнил, что на одной фотографии у мамы на руке висела точно такая же сумочка.
– Она, она, – закивал головой Степан, ловя растерянный взгляд Марка. – Это ее. Она мне перед самым отъездом положила в карман с твоей фотографией. Вот… Это ты маленький.
Марк впервые увидел на единственном снимке себя малышом в вышитой шапочке и детской распашонке… у мамы на руках. Ком подкатил к горлу. Едва сдерживая слезы, он проговорил:
– Ну, почему, почему она никогда о тебе не рассказывала?
Степан вздохнул.
– Потому что она моего брата очень сильно любила, а со мной была из чувства благодарности, что я поддерживал ее в трудное для нее время. Если честно, то я устал от этого и просто молча, ушел из их жизни.
– Все повторяется… – прошептал, едва веря во все это, Марк.
– Не переживай, сынок. Я хочу помочь тебе все исправить.
– Как? Я безумно люблю женщину, которую не меньше меня любит мой брат… Что это? Что это за наваждение… или проклятие нашего рода, где двое мужчин любят одну женщину, и нет выхода из этого порочного круга. И это повторяется из поколения в поколение…
Степан подошел к Марку и положил руку ему на плечо.
– Марк, я прошу, не делай поспешных выводов. Поживи пока у меня. Время расставит все на свои места…
Следующий день у Марка начался со знакомства… с колуном.
– Дрова когда-нибудь колол?
– Приходилось… Давно, правда. А ты со мной всегда будешь говорить по-русски? – спросил он старика.
– Привыкай сынок, тебе придется задержаться здесь, а без русского с народом худо. Не любят русские немчуру, – хохотнул тот в седые усы.
– И долго ты меня здесь будешь держать? – замахнулся Марк топором над лиственничным поленом.
– А я тебя не держу. Ты можешь хоть сейчас уйти… только от себя ты не уйдешь и проблему, про которую ты мне вчера свои песни пел, без меня не решишь. Так что дело за тобой. Если ты настоящий мужик, то дай время разобраться в себе, если считаешь, что должен бежать за юбкой, то, пожалуйста… Жизнь твоя и за тебя ее никто не проживет.
Марк разделся до пояса и колол дрова до кровавых мозолей, пока топор не вылетел у него из рук.
– Что ты делаешь? – проворчал отец. – Во всем нужна мера… Учить вас молодых некому. Эх, – удрученно вздохнул он. – Анна! Иди, принеси мазь на травах, да перевяжи руки мужику.
За углом избы скрылась фигурка вчерашней девушки. Она подбежала к Марку, и забавно дуя на его руки, намазывала своим тонким пальцем на содранные места на его ладонях. Она так низко опустила голову, что Марк видел только ровный пробор ее волос на голове. Тонкая, почти бесцветная косичка елозила по худенькой спине, а выскользнувшая из нее прядь упала ему на руку, едва не испачкавшись в мази.
– Ты почему без платка? – рассердился Степан. – Ну-ка марш, сейчас же…
Аннушка, еще раз посмотрев на Марка серыми глазами, смутилась и быстро развернувшись, исчезла в доме чуть поодаль от отцовского.