Перезагрузка

То, что было на его ноге… это колыхалось и билось, целый клубок чего-то непонятного и тошнотворного. Какую-то секунду мне было так страшно, что захотелось прыгнуть вниз головой в черную воду… и все равно, что будет. В следующую секунду ладонь обняла рукоятку «Удава». Если уж кончать с собой, то гораздо лучше так. Это уже было осмысленное соображение, и оно помогло. Я мысленно дала себе по шее. Стала приходить в себя. Штирлиц сидел как в оцепенении, уставившись на свою ногу.

– Сначала я не чувствовал, – пробормотал он, – а теперь больно.

Отвращение и страх захлестнули меня. Казалось, что воздух стал вязким, как болото, и я продираюсь сквозь него с трудом. Где-то там под океанской толщей эмоций сохранился еще здравый разум. Я включила подсветку. Приблизилась к Штирлицу. Рассмотрела его ногу. И вторую – он уже задрал штанину и там.

Маленькие змейки. Или рыбы, если судить по едва заметным плавникам. Самое страшное – глаза. У них были глаза, черные на белесом теле, крошечные злые глазки. Мордами они прочно вгрызлись в кожу, тела извивались.

– Пиявки, – я слышала собственный голос опять со стороны, – просто муты-пиявки.

– Ничего себе.

Да, ничего себе. Но ведь говорят, и черви до войны были всего величиной с палец. Так значит, это произошло и с пиявками. Они разбухли. Еды много, наверное. Хотя – плавники? У пиявок? И потом, они должны быть чёрными, а эти – белесые.

Какая разница, кто это? Надо думать, как избавиться от них. А меня трясет даже от их вида, а ведь надо их как-то, наверное, отрывать. И их точно больше десятка. Целый ком вокруг каждой ноги, и весь этот ком шевелится, движется.

Я достала из кармана зажигалку, поднесла огонек к телу мерзкой твари. Та рванулась, задев меня по руке склизким телом – я едва не заорала. Тварь выпустила ногу Штирлица – не до питания тут, надо тело спасать. Я быстро надела защитную перчатку, схватила тварь, выбросила за борт.

Таким же манером удалось избавиться от всех остальных. Штирлиц тяжело дышал. Лицо его – насколько можно судить при подсветке – было белым. Видно, кровь они всё же сосут. А вдруг ядовитые? Наложить жгут… да нет, поздно уже. Надо было раньше думать, если отравили – он помрёт.

– Слышь, Штирлиц, – сказала я. Ну что у меня за голос! Писклявый, как у мыши. Я же командир. И я добавила жесткости, – Слышь, ты попей. Литр воды надо хотя бы выпить. И ложись на дно, отдыхай. Точно больше тварей нет?

– Нет, вроде.

– Ложись, отдыхай. Я буду грести. Когда прибудем, ты должен быть в норме. Понял?

– Есть, товарищ командир, – сказал он вроде как с иронией. Но лег на дно. А я схватилась за весла.

Водоросли были примерно как толстая железная проволока. И шевелились не от воды, а сами по себе, и знак это плохой. Я долго резала эту проволоку ножом, задыхаясь от усталости, но ничего не выходило – поле было непроходимым. Штирлиц взмахнул веслами, и мы осторожно поплыли вдоль поля растений. Так к берегу и не подойдешь. Неужели все заросло – мы ведь в таком случае и задание не сможем выполнить? Я уже начала впадать в отчаяние, и тут Штирлиц сказал.

– Давай вниз. Здесь уже можно.

И вправду, до берега оставалось несколько десятков метров, не больше. Установку все равно нужно ставить на развалины фабрики под водой.

Не знаю, как Штирлиц преодолел себя. Ему досталось больше, чем мне – его вообще этот гигантский спрут под воду утащил. И пиявки потом – мне от одного их вида поплохело, а Штирлицу они половину крови выпили точно. Но он ничего, молодец, нацепил грузы, рюкзак и спрыгнул в воду. Настоящий мужик, подумала я. Мне теперь нужно было только удерживать лодку на одном месте да следить за канатом. Вокруг по-прежнему царила непроглядная ледяная мгла, но мне сильно полегчало. Даже волноваться за Штирлица не было сил. Не понимаю, как он мужество собрал – ведь там тоже пиявки эти могут быть. И костюм уже поврежденный.

В принципе, рюкзак нужно было просто надежно закрепить на сваях внизу, вот и все. Он так и так не всплывет, все-таки тридцать кило веса. Но мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем голова Штирлица, похожая на диковинного морского змея, вынырнула на поверхность.

Мы прошли на веслах вдоль поля водорослей, но вскоре их граница стала скашиваться в сторону берега. Похоже, у берега все заросло этим растительным железом. Наконец удалось пришвартоваться к выступающему мысу. Я с облегчением выбралась наконец на берег.

Говорила мне мать, не приближайся к воде. Никогда.

Темно на суше было – хоть глаз выколи. Напряжение немного отпустило меня. Теперь, если и нарвемся, да хоть и погибнем, мина установлена, Чума сможет ее взорвать. Надо только о себе теперь позаботиться – отойти как можно дальше.

Мы выбрались из-под берега. Теперь уже я своим глазом в темноте кое-что различала – по крайней мере, береговой кустарник. К нему лучше не приближаться – мало ли что за кусты. Слева от нас тянулись привычные развалины, и в основном я смотрела на них глазом и стволом АК, чтобы чего не пропустить. Мы прошли, наверное, метров двести, и тут началось сзади.