Перезагрузка

– Это запас был. Так Мертвец приказал. Ну и другие там, кто командовал… я ни при чем.

– Запас чего? – отчетливо спросил Ворон.

– Еды. Мяса. Зима же.

Тут мне плохо стало уже от другого – я поняла смысл того, что говорил пленный. Чуть не стошнило. Как же вовремя мы атаковали Мертвеца… как хорошо, что Мерлин спас детей. Дану спас.

Мотя не выдержал, хлестнул пленного дубинкой – по ребрам, животу, по ране… тот закричал и забился. Ворон молчал, не останавливая бойца. Мотя остановился сам.

– Я не виноват, – прошептал пленный.

Не виноват, как же… можно подумать, и не ел человечинку. Мягкую, косточки детские, наверное, хрупкие, легко перекусывать. Я посмотрела в лицо Ворона – оно совершенно застыло. Как маска. Ворон быстро выхватил левой рукой «Удав», короткий выстрел в голову – и пленный замер навсегда.

Такое ощущение, что Ворон сам с собой боролся – иначе замучил бы дружка, повесил на проволоке или еще что-нибудь, а ведь этот рядовой, наверное, и в самом деле не так уж виноват. Главные-то уже мертвы или ушли. Вот и пальнул, чтобы не было искушения.

– Пошли, – Ворон шагнул к выходу, – операция закончена, оружие нашли. Возвращаемся на базу.

Мерлина похоронили с почестями, дали отдельный залп. Положили в отдельную могилу. Ворон рассказал перед строем, какой подвиг совершил Мерлин. У нас, к сожалению, не было ни одной его фотографии. Поэтому над могилой просто поставили большой камень, и на него Иволга налепила красную звездочку, вырезанную из пластмассы.

Кроме Мерлина, при штурме погибших было всего двое и еще несколько раненых. На этот раз у нас все обошлось хорошо. Взяли неплохую добычу, а главное – освободили детей. Там были и четверо детей Чингиза, и другие – не наши, у некоторых нашлись родители, а еще пятеро детей от восьми до двенадцати лет остались жить в Танке. И Дана, конечно, тоже – вместе со мной. Их пристроили к делу. Среди наших бойцов оказалась бывшая учительница, она стала заниматься с детьми по школьной программе, мой Север с ними занимался, и Иволга тоже вела уроки. Дети убирали снег, дежурили по кухне, кто постарше – изучали и военное дело.

Мы тоже весь день были заняты – то в патруль, то хозяйством занимаемся, то тренируемся. Я стала ходить на лекции к Иволге по РХБ-защите. Во время этих лекций Иволга рассказывала не только про разные виды оружия массового поражения, и как от них защищаться. Хотя про это тоже. Она и про биологию многое говорила, биолог же. И не только про биологию. Иногда мы засиживались после лекции подолгу, и трепались обо всем – она рассказывала, как люди раньше жили (а наши, кто постарше, ее дополняли или спорили), как вообще-то надо было бы жить.

– Богатых и бедных не должно быть, – говорила она, – вообще это ненормально, когда вот Завод кому-то принадлежит, и кто-то с него прибыль в частные руки получает. Прибыль – это хорошо, но она должна принадлежать обществу. Общество должно ее так распределить, чтобы накормить всех детей, да и взрослых тоже, ну и какую-то часть пустить на строительство, на развитие производства.

– А как общество решать будет? – спросил Мотя с какой-то издевкой, как мне показалось, – поди выберет каких-нибудь чиновников, а они еще хуже окажутся, чем эти хозяева.

– Куда уж хуже-то, – буркнула Чума.

– Это наша проблема, – кивнула Иволга, – смотреть, чтобы эти выборные люди сами нам на шею не сели. Если что – сменять.

– Это ты нам про коммунизм рассказываешь, – вставил из угла Бес, – плавали, знаем. Я постарше тебя буду… сам коммунизм помню плохо, конечно, но родители говорили. Ничего хорошего!

Иволга усмехнулась.

– Ваше время прошло, Бес. Прошлое – это прошлое. Те, кто его изучали – ошибки учтут, второй раз на те же грабли не наступят. А нам теперь предстоит новое строить. И исходить при этом из реальности, а не твоих расплывчатых представлений о том, что когда-то там было. Эти ребята уже не знают, что там когда было. Да и что ты им расскажешь? Про репрессии, да? Или, может, про очереди за дефицитной колбасой?

Бес потерянно смотрел на нее.

– Все кончилось, Бес. Странно, что ты этого не понял. Все ваши старые представления – коммунизм, совок, сталинизм, троцкизм, неэффективная экономика, что там еще у вас было – всего этого больше нет. Этим ребятам было не до того. Кто постарше – воевал, кто помоложе – пытался выжить. Система твоего эффективного строя очередной раз – не первый уже, кстати – накрылась медным тазом. Она рухнула, эта система – под грузом собственных кризисов, собственных противоречий. Рухнула – и погребла миллиарды людей. Только это не гибель. Это – перезагрузка. И все твои представления, которые ты с детства смутно помнишь, все, что тебе внушали – все это ненужные файлы, которые при перезагрузке погибли. Их не будет, Бес, все. Мы с чистого листа загружаемся заново. С нового диска. И теперь от нас зависит, какой загрузочный диск мы поставим, и рухнет ли система заново – или человечество наконец сможет расти и развиваться.