Мне стало неприятно, хотя не пойму – отчего. Хороший ротный. Дополнительные занятия для своих проводит. Спартак, его теперь повысили до ротного, тоже с нами проводит отдельные занятия, и каждый командир старается для своих выбить помещение, оружие, cнаряжение, в общем, все получше. Что здесь не так? Вроде все нормально. Я выбросила эти мысли из головы, и мы вместе с Даной вошли в столовую. Народу было немного. В углу на стуле сидел Апрель и наигрывал на гитаре. Он часто здесь играл – у кухни банально тепло, опять же, здесь светло днем и место есть. Пара бойцов расселись вокруг него, как обычно, и тихо слушали.
Мы подошли к раздаче, взяли из ящика две алюминивые миски и ложки. Китаец из второй роты, не помню, как его, разлил нам по мискам похлебку.
– Хлеб уже получали сегодня?
– Я нет, – тихонько сказала Дана.
– Я тоже нет. Давай кусок.
Раздатчик протянул нам по бруску плотно спеченного хлеба, поставил крестики на тыльной стороне ладони. До завтра как раз они сойдут.
Мы уселись неподалеку от Апреля. Похлебка была с консервированными червями, так что я предпочла ее есть прямо с хлебом. Транжирство, конечно. Все-таки избаловала меня работа на заводе – привыкла я есть вкусно. Раньше, бывало проглотишь суп из червяков, съешь необходимый белок, а потом сверху хлебом заполируешь. Если хлеб, конечно, есть. Но если хлебать суп вприкуску с хлебом – получается вкуснее. Только меньше, чем хотелось бы… Но это уж всегда так, ничего не поделаешь. Я покосилась на Дану, отломила от своего куска и положила ей на край миски. Пусть ест, ей расти надо. Дана с упреком глянула на меня, но ничего не сказала.
Аккорды стали ритмичными. Я повернулась к Апрелю, тот явно собирался что-то петь. Я со вздохом проглотила последние ложки резко воняющей жидкости. Апрель запел, а голос у него красивый, низкий и сильный. Эту песню я еще ни разу не слышала.
Ах, как меня скрутило! Прямо-таки взяло за душу. Я нагнулась и закрыла лицо ладонями. Лицо пылало. И почему-то первым в голову полез Мерлин. Наверное, потому что он только что погиб. После гибели Насти он все равно был сам не свой… Хотя погибло, казалось бы, столько народу. Но Мерлин – он вот только что, сейчас. И ведь ничего особенного в нем не было. Пацан, такой коренастый, веснушчатый. Оказывается, герой. Но дело даже не в этом.
Дана осторожно взяла меня за руку. Наверное, испугалась. Я оторвала руки от лица и кивнула ей ободряюще. Все нормально, мол. Это просто меня чего-то скрутило. Голос Апреля налился вдруг силой.
И тут меня словно торкнуло. Некоторые, говорят, мухоморы варят – так вот, эти песни посильнее всяких мухоморов или, положим, самогона. Пропел всего несколько слов – и вот уже выносит тебя в иной мир… Я увидела эту картинку так реально, что столовая вокруг, жующие бойцы, Дана – все померкло. Я увидела деревья вокруг снежной поляны, над ними – синее небо, и вдруг мне стало ясно, что это – не деревья, что это – наши павшие стоят вокруг, с автоматами, в строю, и караулят нас. Как часовые. Все стоят там, неподвижные, незыблемые, такие сильные, что их строй не сломать никому – Мерлин… Настя… Фантомас, Чёрный, Кузя, да все, кто погиб тогда при штурме Дождева, и гораздо раньше. И чем больше их, тем сильнее наша защита… Так было несколько секунд, а потом я вывалилась обратно, и уже даже не слышала окончания песни.
10
Леди и Север ждали меня около оружейки. Там же стояла Чума со своими – я назначила к ней в патруль Майка и Рысь. Пусть учатся. Мы с Чумой солидно кивнули друг другу. Я сходила за автоматом, подошла к бойцам.
– Район патрулирования у нас сегодня Ленинский, восточная часть. Там Больница и дальше жилые кварталы.
Я посмотрела на Севера, он неопытный совсем, но в патрулях уже бывал. Север моложе Айгуль, но прилично старше меня. В очочках, хлипкий, бывший учитель. Интеллигент, словом.
– Действуем, как обычно. До района нас сейчас подбросит машина. Пошли!