Перфундере

Лестница не третий этаж показалась самым страшным испытанием, хоть и воздух в больнице всё же был чище, нежели на улице. Я уже бывала здесь ранее, многие жители нашего района побывали здесь, района с самым высоким загрязнением воздуха из-за химического завода, регулярно проводившего выбросы в ранние утренние часы, как раз тогда, когда мы выходили на уборку улиц. Отчего-то сомнений, что Йон был именно здесь, у меня не было. А где же ещё? Что ещё могло подкосить здоровье сильного молодого человека, как не этот чёртов воздух, медленно сжигавший наши внутренности парами хлора и фенола, и ещё бог знает какой гадости.

Прерывистым голосом я спросила у медбрата, где палата Йонсона Дея, но тот растерянно помотал головой. И тогда я замерла, глядя в одну точку. Я стояла рядом с огромной комнатой с дюжиной высоких больничных столов. Над каждым из низ нависали потухшие больничные лампы, какие обычно ставят в операционных. На некоторых лежали люди, все в трубочках и катетерах, датчиках и прищепочках. Уже не живые, но ещё и не мёртвые, они доживали свои последние дни в реанимации, чаще всего даже не приходя в сознание. По самой смелой статистике, за последние десять лет из реанимации в палату переводят трёх человека из ста. Остальные по многим причинам так и не поправляются.

Прижавшись руками и лбом к стеклу, я не прекращала смотреть на один из занятых столов. Рука – худая, жилистая и такая знакомая, рука человека, способного отдать всё за родных людей – выглядывала из-под белоснежной простыни, под которой вырисовывались знакомые черты лица. Мой настоящий Йон был так похож на парня из сна, только теперь его руки напоминали конечности древнего старика. От слёз во рту появился солоноватый привкус, но глаза оставались сухими, лишь острый комок набухал в горле и груди. Гортань выдохнула бессвязные хрипы, которые не могла понять даже я сама. Этого не может быть. Этого просто не может быть. Теперь нет никого. Я одна. И лишь человек под простынёй напоминает мне о прошлой жизни. Сердце заходилось в беспорядочных ударах. Дыхание снова сжалось во мне испуганным зверьком, горло сдавило ещё сильнее.

Кто-то положил мне руку на плечо. Доктор Леман.

–Мне жаль, Свен. Он скончался сегодня утром из-за отравления газами из воздуха. Йон слишком долго не вдыхал кислород.

–Я могла бы… – начала я, задыхаясь.

–Нет, не могла. Он умер, не приходя в себя. Это была безболезненная смерть.

Спокойствие доктора разъярило меня. Я толкнула дверь. Она поддалась, тяжело грохнув по стеклянной стенке. Леман попытался схватить меня за плечо, но я увернулась. Бросившись прямиком к телу Йона, я смогла лишь упасть на колени перед столом и заключить его руку между своих ладоней. Словно следуя инстинкту, я старалась согреть его тело своим теплом. Никогда не прикасалась ни к чему более холодному. Безжизненные руки Йона напоминали высохшую, жёсткую резину. Страх сковал меня, и я так и не смогла взглянуть на его лицо. Страх, что увиденное будет преследовать меня ежесекундно. Но мозг уже дорисовал портрет настоящего Йона, увидев лишь его руку. Наконец, пришло осознание случившегося, и истерика, вызванная шоком, сменилась тупой болью. Я коснулась широкого кольца на безымянном пальце, с чёрным, как смоль, камнем в металлической оправе. Йон носил его, не снимая. Несколько лет назад он рассказывал мне, откуда у него это украшение. Тогда Йон подрабатывал помощником фельдшера, но у нас эту должность называли просто – носильщик. Ибо слишком часто врач был не в силах чем-либо помочь человеку, умирающему не от сердечного приступа, не от инсульта или несчастного случая, а лишь потому, что вокруг него не осталось жизни: не было воздуха, настоящей пищи, чистой воды. Люди просто уходили, внезапно, неотвратимо, словно костлявая рука с тонкими длинными пальцами проскальзывала в этот убогий мир и выхватывала из него чьё-то неровное дыхание, и свет гас в его тусклых глазах. Кольцо принадлежало одному из них, чьи последние секунды утекали на глазах у Йона. Бедолага отдал ему кольцо, и теперь этот венец смерти покоился на похолодевшем пальце моего друга.

Это был своего рода акт самоубийства. Или просто последнее воспоминание о любимом человеке. Даже если судьба Йона вскоре настигнет и меня, я не сниму кольца. Холодный металл приземлился на большой палец. К горлу подступили рыдания, но внутренняя боль была такой огромной, что застряла в гортани, неспособная вырваться наружу. Потрясение душило, его тонкие сильные пальцы обвились вокруг моей шеи, сомкнулись капканом, от острых зубов которого невозможно освободиться. В комнату ворвались санитары, но доктор Леман остановил их жестом руки.

–Дайте ей пять минут.

–Но сэр!

–Пожалуйста. Этот молодой человек был для неё очень дорог.

–Здесь больные! Тело просто не успели увезти. Две минуты, не больше, – строго приказал один из них, и все трое отступили на шаг.

Доктор Леман ждал две минуты, а затем подошёл ко мне и присел рядом.

–Пойдём, Свен.

Я тупо вертела головой. Больше ни на что не хватало сил. Да и зачем теперь вообще что-то делать, чего мне осталось бояться?