Перфундере

Несколько ничего не значащих вопросов на тему общего самочувствия были скорее данью врачебной бюрократии, поэтому никто из присутствующих не заострил на них внимания.

–Майк проводит Вас до доктора Лакермана. Сегодня состоится первый этап Вашего обследования.

Он не спрашивал, хочу ли я, довольна ли, удобно ли мне, а лишь поставил перед фактом. Всё, как я и ожидала. Всё, чего я боялась. Конечно, со мной ничего не могло случиться, ведь им необходимо показать меня людям – здоровую и адекватную, а для этого докторам нужно быть уверенными, что перед публикой я не выкину что-нибудь из ряда вон выходящее. Впрочем, может, это им и не нужно. Здесь нет политиков и маркетологов, здесь есть только шестеренки научной системы, малые и большие, а для них важны лишь конкретные показатели приборов – цифры и скупые обозначения. Я не держала на них зла, смирившись со своей участью. Апатичное состояние вползало в душу липким туманом, но раздражение, назревающее от контактов с неприятными мне людьми, не давало депрессии удобно устроиться в моём сознании.

Мода на белые халаты так и не прошла. Многое в клиниках и больницах менялось, но неизменное превалирование белого над прочими красками навеки сцепилось со всем, что касается медицины. Из одних белых стен я попала в другие, не менее яркие и раздражающие, где меня ждал доктор Лакерман. Он был полной противоположностью предыдущего профессора – отсутствующий взгляд, исходящий из чёрных, как и густая шевелюра, глаз. Его равнодушие немного успокоило меня, ведь мало кому понравится, когда на тебя смотрят, как на пришельца. Впрочем, не мне их судить. Ведь если бы я не участвовала в программе искусственного сна, то была бы также заинтересована в результатах подобных экспериментов.

Произнося минимум слов, в основном содержащих команды вроде «Садитесь сюда» или «Глубоко вдохните», Лакерман провёл общий осмотр – постучал молоточком, поводил фонариком, помотал ручками, словом, делал всё, что обычно делают невропатологи. Затем мне дали длинный белый халат, в который я должна была переодеться, и засунули в жутковатую белую капсулу, предназначенную для магнитно-резонансной томографии. Жужжащие, сверлящие и скрипящие звуки просто разрывали мозг, и так хотелось вдавить до отказа кнопку на продолговатом пульте, который был у меня в руках на случай, если бы что-то пошло не так. Время в аппарате МРТ казалось мне вечностью. Мышцы и суставы болели от обездвиженного положения. И в тот момент, когда я уже готова была сдаться, платформа, на которой я лежала, наконец, выкатилась из замкнутого пространства. Не удивлюсь, если после такого обследования у меня обнаружится клаустрофобия.

Постепенно подтягивались ассистенты доктора. Двадцать минут назад – столько, как минимум, я была взаперти – их было всего двое, а теперь уже пятеро: четверо студентов, среди которых три девушки и один парень, и один мужчина под 40. Я спрашивала себя: зачем они здесь? Для какой такой процедуры может понадобиться столько человек? Моя фантазия играла со мной злую шутку. Мелкая дрожь, которая колотила меня каких-то полторы дюжины часов назад, вновь вернулась. Я отгоняла от себя ужасающие видения, но они не уходили. Пока этот кошмар не закончится, они не уйдут. Я это прекрасно знала. А холодная, деловая атмосфера, царящая в помещении, только подливала масло в огонь. Ассистенты точно заразились вирусом равнодушия: ни одного взгляда – ни доброго, ни злого – абсолютно ничего! Может, за эти полгода, что меня не было, люди вообще перестали что-либо ощущать?