Перфундере

–Мир изменился. В наше время сравнить можно всё, в том числе то, чего нет даже в самых отдалённых проектах. Смысл можно найти даже при его полном отсутствии. В наше время это сможет сделать даже ребёнок. Уж Вам ли не знать…

Есть, ответила я про себя. Смысл есть всегда. Он не может отсутствовать. Всё, что совершается, имеет какую-то цель. Если этот Келли не посчитал своим долгом хотя бы раз встретиться со своим подопечным, для меня это лишь возможность сделать вывод о его личности ещё до непосредственной встречи с субъектом. Впрочем, о каком личном внимании и человеческом участии может идти речь в этом бездушном месте? Держу пари, и предстоящий разговор – всего лишь формальность, думала я. Кому нужно отчитываться передо мной – кроликом с красными от сна глазами?

–Я поняла Вас. Спасибо, что предупредили.

–Вот и прекрасно! Чтож, мисс Ланкастер. Начнём наш сеанс. Скажите, как Вам спалось первые пару дней после пробуждения…

…

Тебе наверняка знакома техника приготовления печенья. Обычно его готовят в духовке, на противне, застеленном пергаментом. Спорим, хоть раз и тебе приходилось столкнуться с таким неприятный казусом, как жидкое тесто? Вроде бы слепишь ровные будущие печенки, они кажутся пропорциональными и симметричными, но когда через 20 минут ты открываешь духовку, всё тесто превратилось в огромный блин размером с противень, и уже ни один следопыт не сможет прочитать, где должны были появиться на свет аккуратные кондитерские изделия. Нечто подобное происходило сейчас со мной, с моими днями, с жизнью в целом. Была ли виной однотипность и томительная текучесть дней, а может лишь в сравнении с жизнью на Перфундере я поняла, насколько тусклы и бессмысленны пробегающие часы на Земле, но все они – минуты, часы, дни – слились в один огромный блин, без дрожжей и разрыхлителя, клёклое липкое тесто без приправ и начинок. Странное ощущение – всё время находится в плену белых стен: слышать гул больничных механизмов и вдыхать стерильные запахи современных средств дезинфекции. С каждым днём я всё глубже и глубже проваливалась в сон. Моё страстное желание вновь вернуться на воображаемую планету точно заморозилось. Я предполагала, что ежедневные витамины на самом деле не витамины, а какие-нибудь транквилизаторы. Что если Леман сдал меня этим немым существам в белых халатах, рассказав о моей крайне эмоциональной просьбе? Но нет, в действительности мозг мой был трезв и чист, как стёкла в акклиматизационном центре. Эта заторможенность крылась где-то глубоко, в недрах души, точно что-то внутри меня уже не верило в возвращение на Перфундере. Слишком долго я созерцала белый цвет, поэтому успела отвыкнуть от яркости моей нереальной жизни. Нереальной, нереальной, продолжаю я повторять себе, чтобы не начать думать о Перфундере, как о какой-то соседней планете, на которую, если очень, очень постараться, можно улететь навсегда. Но как же это мучительно – осознавать, что всё, во что я верю и на что надеюсь, всё, что я так сильно люблю – нереально. Перфундере, семья, друзья, Йон…

Но в один прекрасный день конвейер перестал выплёвывать одинаковые дни, вместо этого преподнеся нечто, возможно, более ужасное.

Глава 3

Пленники Морфея

Горка каши соскользнула, не оставив на ложке следа, будто была сделана из желатина. Самая младшая в группе детского сада, девочка никогда не любила кашу. Эта упругая текстура разваренных хлопьев… Сладкая, с лёгким горьковатым привкусом, она шла за обе щёки во всех семьях. Сколько я себя помню, овсянка всегда была такой, и почему-то вкус этот не казался мне нормальным. Так и теперь, в одиночестве сидя за плохо протёртым столом, я чувствовала, как в горле срабатывает блокиратор, не впуская в организм ненавистную химическую пищу. Впервые я завтракала в столовой Центра. Впервые я покинула стены исследовательского второго и «спального» первого корпуса, чтобы переселиться в третий. Если коротко: в психушку.

Вокруг меня были люди. Много людей. Как давно я не была в обществе себе подобных, товарищей по несчастью, таких же нищебродов, которым посчастливилось быть подопытными в дорогостоящем эксперименте. Впрочем, были и те, кто бедностью не страдал, однако законное место в отсеке «душевнобольных» заняли – всё же в вопросе психики человечество не делится на богатых и бедных, разве что условно.

Кажется, они были такими же, как и я: бесцветные, потерянные человечки, апатично возившиеся в своих тарелках, они не поднимали глаз, не замечали, что среди них есть кто-то новый. Это хорошо, потому что общаться я была не в настроении. Стоило мне подумать об этом, как за спиной раздалось:

–Псц! Эй!

Я повернулась и увидела за соседним столиком женщину, с маленьким треугольным лицом и стрижкой под машинку. В отличие от большинства пациентов, она не пыталась съесть кашу, а просто сидела, сложив руки в стопку, и смотрела своими живыми глазами в мою сторону.

–Ты ведь Сванвейг, да? Мисс-самый-долгий-сон?

–Можно просто Свен, – отозвалась я, поморщившись от столь неблагозвучной «кликухи».

–А я Тара.