Пернатый змей

По будням он появляется около шести вечера, широко шагая, застенчиво здоровается на ходу с Кэт. Он джентльмен в своем варварстве. Затем, уединившись где-нибудь в дальнем углу, уписывает тортилью за тортильей: сидя на полу, прислонясь спиной к стене, быстро съедает жесткие лепешки, отдающие известью, потому что маис предварительно варят с известью, чтобы отошла шелуха, потом принимает новую маленькую горку, поданную ему на широком листе поварихой, Кончей. Хуана готовит для ниньи и больше не снисходит до собственной семьи. Иногда к тортильям Эсекьель получает месиво из мяса с чили, которое выскребают из глиняного горшочка. Иногда это одни тортильи. Но всегда он ест не глядя что ни подают, быстро, равнодушно, как, похоже, едят все мексиканцы.

С ужином покончено, и, как правило, он тут же вновь исчезает, летит на plaza, чтобы быть среди мужчин. И женщины бесцельно сидят, пристроившись где-нибудь, прямо на земле. Иногда Кэт возвращается в девять вечера в совершенно вымерший дом — Эсекьель на plaza, Хуаны с Марией тоже нет, куда-то ушли, а Конча спит, лежа в патио на усыпанной гравием земле, похожая на кучу тряпья. Когда Кэт зовет ее, она приподнимает голову, смотрит сонно и бессмысленно, потом встает, как собака, и тащится открывать ворота. Эти необъяснимые оцепенение и тупая скука, в которые они вечно погружались, ужасали Кэт.

Невероятное равнодушие ко всему, даже друг к другу. Раз в неделю Хуана стирала хлопчатые рубахи и такие же штаны сыновей, и этим ее материнские заботы ограничивались. Она почти не видела сыновей и часто совершенно не представляла, чем занимается Эсекьель, где он работает и в чем его работа состоит. Просто где-то работает, и ладно.

Но, тем не менее, иногда защитный материнский инстинкт заставлял ее мучиться и приходить в бешенство, когда с мальчиком обходились несправедливо, что случалось то и дело. А если ей казалось, что он заболевает, на нее накатывал черный, полный обреченности страх. И Кэт приходилось заставлять ее идти за какими-нибудь простейшими лекарствами.

Как животные, и все же не совсем. Ибо животные абсолютны в своей обособленности и insouciance[82]. В случае с животными имеет место не равнодушие. Но индивидуальная самодостаточность. Эта же семья была больна бесцельностью существования, поражена ужасающим столбняком скуки.

Девочки были неразлучны: куда одна, туда и другая. Хотя Конча постоянно дразнила большеглазую, наивную простушку Марию. Чем вечно доводила ее до слез. А то одна начинала швырять в другую камнями. Но не очень желая попасть. Хуана набрасывалась на них с бешеной руганью, а через секунду яростная вспышка сменялась обычным равнодушием.

Удивительно, с какой свирепостью девочки вдруг начинали швырять камни друг в друга. Но еще удивительней, что они всегда старались бросить мимо. То же самое Кэт заметила в дикарских играх мальчишек на берегу озера, когда они с ужасающей злобой швырялись крупной галькой и почти всегда со странным выражением в глазах целились так, чтобы не попасть.

Хотя иногда они старались не промахнуться. Иногда камень больно ударял соперника. Тогда раненый падал как подкошенный, с воплем, будто его убили. И остальные удирали в каком-то молчаливом ужасе. А поверженный лежал, распростершись, не испытывая особой боли, но как мертвый.

Потом он мог неожиданно вскочить и с кровожадной гримасой на лице помчаться, сжимая в руке камень, за врагом. А тот спасался позорным бегством.

Нечто подобное и у юношей: непрекращающиеся, бесконечные издевки и драки. То же и у краснокожих индейцев. Деревенские индейцы те редко переходят от слов к насилию. Парни мексиканцы же почти всегда. И почти всегда обиженный с дикой яростью гонится за насмешником, пока не настигнет и не отомстит, тем восстановив свою честь. Тогда побитый в свою очередь свирепеет, так что его преследователь, испугавшись, с позором бежит. Кто-то всегда пасует.

Эта семья была для Кэт загадкой. Она чувствовала: что-то нужно делать. Ей пришло в голову, что она может помочь им. И вот она стала по часу в день заниматься с девочками, уча их читать, шить, рисовать. Мария хотела научиться читать, действительно хотела. Что до остальных, то они начали хорошо. Однако регулярность занятий и мягкое требование Кэт быть внимательней привело к тому, что скоро к ним вернулась та особая невинно-издевательская повадка, что свойственна аборигенам Американского континента. Спокойное, невинное, злое издевательство, желанье ранить. Они постоянно вились вокруг нее, не давали уединиться и с удивительным нахальством старались всячески вывести ее из себя. Унизить.

— Нет, не опирайся на меня, Конча. Стой прямо.

Конча выпрямляется, на лице злорадная ухмылочка. Потом спрашивает:

— У тебя есть вши на голове, нинья?

Спрашивает с особым легким высокомерием, свойственным индейцам.

— Нет, — отвечает Кэт с неожиданным возмущением. — А теперь иди! Иди! И не подходи ко мне близко.

Незаметно исчезает, униженная. Надо их воспитывать.