Перо Адалин

Фелиция помнила, что Маркус постоянно злился на брата. Они общались на повышенных тонах, но о предмете разногласий ей не говорили – девчонка, по их обоюдному мнению, ничего не могла понять. Возможно, она ошиблась именно здесь, и, разберись сразу в происходящем тогда еще молодая Фелиция, ей бы удалось уберечь семью от раскола.

За месяц до ее свадьбы Леверн исчез. Пропал, но никто не бросился его искать. Обычным вечером, который стал после самым черным на памяти ее родителей, Маркус объявил, что Леверн отказался от семьи, от фамилии, от всего, что роднило его с Флоресами, и теперь будет жить под крылом у деда – отца их матери, – с которым ее дорогой муж всю жизнь провел на ножах. Позже Фелиция выяснила, что Леверн даже взял фамилию матери, лишь бы только вычеркнуть из своей жизни Флоресов.

В последующем допросе Маркуса Фелиция не участвовала – она не могла оторвать взгляда от завидующей Пии. А после, когда младших сестер прогнали спать, успокаивала мать, поливающую слезами ее платье. Миледи Ровена носила свое имя не менее гордо, нежели фамилию, и сменила слезы о сыне на равнодушие довольно быстро – уже на следующее утро она заявила, что Леверн сам волен распоряжаться своей судьбою.

А спустя некоторое время они узнали, что самый старший представитель Флоресов, приходившийся Леверну дедом со стороны отца, оставил непокорному внуку приличное состояние, восхищенный его выбором. В копилку семейных дрязг прибавилось презрение – Леверн отныне слыл не только непокорным сыном, но и нечестивым хитрецом, обманом урвавшим часть семейного наследства. На этом скудные воспоминания Фелиции заканчивались, и она с беспокойством поняла, что истинную причину ухода брата так и не разузнала. Насколько же велико было влияние членов их семьи, что все единодушно поверили в выводы, навязанные Маркусом, – Леверн недостоин их фамилии.

Но теперь, похоже, правда сама собиралась выбраться на свет.

* * *

Маркус, мягко ступая по ворсистому ковру, вышел из комнаты принцессы. Она больше не была ему интересна – когти, необходимые для ритуала, уже были на пути к храму, в чем он убедился лично, а в смерти королевской дочери он не видел никакой выгоды. Наоборот, принцесса может стать в его руках оружием и в грядущем только поможет укрепить его положение. А Габор пусть делает то, что ему заблагорассудится – его запутанные планы ничуть не волновали Маркуса. Все козыри были в его руках. Воодушевление, несвойственное Маркусу, захватило его сердце. Шесть лет назад он не видел выхода из западни, что подкинула ему судьба, а сейчас был в паре шагов от того, чтобы выиграть все, что она ему задолжала.

Винсент был не рад скудному красноречию лорда. Командир поспешно решил, что может требовать от него объяснений, но и пары слов хватило, чтобы Винсент замолчал. Принцесса же не приходила в себя. Маркус не считал себя виновным в ее состоянии – она всего лишь одна из тысячи веточек, утянутых потоком водопада жизни.

Сам Маркус желал встречи с другой веточкой, которой не посчастливилось прибиться на отмель, как поэтично охарактеризовал свой дом хозяин поместья. Клер он нашел на кухне с чашей, от которой шел резкий травяной запах. На плече девушки красовалась повязка, а на лбу блестели капельки пота. Слипшиеся пряди волос все норовили залезть в глаза, и гостья раздраженно сдувала их, не отрывая рук от чаши. Рядом неловко переминались служанки, делая тщетные попытки отобрать у девушки право приготовить отвар для загадочной больной, подле которой сейчас толпились лучшие лекари поместья.

Маркус встал в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку. Он довольно улыбался, и ухмылка стала только шире, когда слуги поняли, что хозяин наблюдает за их беспомощностью.

– Вот и все, – со вздохом облегчения пробормотала Клер, снимая с огня раскаленную чашу с лекарством. Работа отвлекала ее от дурных мыслей. Руки почти перестали дрожать, а в тонкие пальцы вернулась сила – всего-то и нужно было, что всецело увлечь себя делом.

– Оставьте меня с гостьей.

Хорошо, что лекарство она успела поставить на стол, иначе оно полетело бы из рук вслед за полотенцем, упавшим под ноги. Служанки, виновато глядя на господина, забрали чашу и, присев в учтивом поклоне, по одной исчезли за дверями.

– В последнюю нашу встречу ты была мне рада, – начал мужчина, медленно обходя раскаленную печь. – Я помню, как горели восторгом твои глаза, как быстро билось маленькое сердечко.

Маркус, приблизившись к Клер, остановился за ее спиной, и она ощутила его дыхание на коже.

– Такая маленькая, – тихо продолжил он, и Клер перестала дышать. Голос собеседника, подобно яду, вводил в оцепенение – на языке чувствовалась сладость, в то время как ноги сковывал холод. – Такая доверчивая. Но девочка выросла, и больше не верит словам, да? – Он напоминал нарочно. Играя словами, ворошил ее память. – Ты похожа на тонкое деревце – мне не составит труда переломить тебя надвое.