Маркус сделал еще шаг и ухватился пальцами за кончик светлой косы. По спине Клер пробежала дрожь, но сойти с места не хватало смелости. Тело застыло, игнорируя желание сбежать, а в голове пульсировала паника.
– Ранее я не уделил тебе должного внимания. Но сейчас, – милорд сделал паузу, – я передумал.
Клер закрыла глаза, чувствуя, как кривится рот, – крик, отчаянно рвущийся из груди, она намеревалась сдержать, даже если разорвутся легкие. Лорд Флорес резко отступил назад и, быстро обойдя девушку, направился к двери. У самого выхода, обернувшись, он расстроенно добавил:
– Я надеялся сломать тебя еще раз. Но какой прок, если от тебя и так одни осколки?
Хозяин поместья оставил кухню. Клер, ощутив легкость в ногах, упала на колени, силясь отдышаться. Кухня превратилась для нее в одну большую печь. Перед глазами стояло лицо милорда. Отчаянный взгляд выхватил аккуратную стопку полотенец и чистое платье, которое приготовили для гостьи служанки.
Выход из положения нашелся сам собой.
В кабинете Маркуса отчетливо воняло гарью. Фелиция, покинув его несколькими минутами ранее, не застала бесчинства младшего родственника. К счастью, как думалось Альваху. Расстраивать госпожу ему не хотелось, ведь вопреки ее любви к Маркусу, он считал ее хорошим человеком. Альвах стоял напротив кресла, в котором не смог усидеть Леверн. Младший наследник Флоресов, прихватив пачку писем со стола брата, методично жег их, засоряя пеплом белый ковер под ногами. Время от времени у рыцаря вырывался недобрый смешок. Встретив в корреспонденции брата договор о продаже земель стоимостью в десятки тысяч золотых монет, Леверн не мог скрыть удовольствия и сжег документ в пламени.
Пусть Леверн выплескивает свою ненависть по капле таким способом, Альвах не предпочел бы отложить детские забавы. Ярость, бушующая внутри немого стрелка, ждала своего часа. Неожиданно за дверью раздались уверенные шаги хозяина, и Альвах весь обратился в слух.
Маркус, почуяв запах гари, зашел в свой кабинет. В сантиметре от его лица просвистел кинжал и вонзился в дверь. Задумчивость его тотчас испарилась. Пауза, повисшая над мужчинами, прервалась звуком шагов Альваха. Он, не отрывая взгляда от главы дома, рывком выдернул свой кинжал из двери и, отпихнув закипающего господина, вышел из кабинета.
– Это тебе предупреждение от Альваха, – решил пояснить брату Леверн, бросая оставшуюся часть спаленного любовного письма на стол к остальным испорченным документам. – Однажды ты проснешься с этим кинжалом в груди. Как быстро настанет этот день – зависит от тебя.
Леверн, падая обратно в кресло, протянул:
– Послание моего брата я передал. А теперь выслушай, что
Маркус невольно сжал кулаки, понимая, что отродье, усевшееся в кресле, ни капли его не боится.
– Мы уйдем отсюда, как только принцессе станет легче. Ни к Адалин, ни к Клер ты не приблизишься. Свой черный рот держи закрытым, злые взгляды оставь в стороне, а руки за спиной, если не хочешь их лишиться. Я больше раздумывать не буду – тот единственный раз, когда моя рука дрогнула, забудь. Никакого сочувствия ты во мне не вызываешь. Моли всех существующих Санкти, чтобы мое сердце не вспомнило о мести, иначе участь быть заколотым во сне тебе покажется благодатью.
Фразы формулировались сами собой, и Леверн постепенно успокаивался. Маркус молчал, терпеливо слушая брата. Он думал о встрече на кухне. Интересно, хватит ли спокойствия у вспыльчивого рыцаря, узнай он, что одного присутствия господина рядом с его дорогой девочкой хватило, чтобы она потеряла разум? Не в первый раз.
– Что тебе нужно от Габора?
Вопрос застал Маркуса врасплох, и он, скрыв промелькнувшее в глазах недоумение, поинтересовался:
– От кого?
– Не прикидывайся идиотом, – прошипел Леверн, чувствуя, как едва улегшаяся ненависть всколыхнулась вновь. – Тебе плевать и на Адалин, и на мое присутствие в поместье, но ты не оставил нам выбора, послав свою гончую за нами, – я ни за что не поверю, что Майрон просто прогуливался в лесу, а после решил стать спасителем, приютив раненых от твоего имени. Слишком довольная у тебя была физиономия, когда мы пришли. Но дело не во мне, значит, советник Габор, который сейчас собирает людей, чтобы прийти во всеоружии к твоим дверям за принцессой, именно здесь тебе и нужен. Что он задолжал тебе?
– Пожалуй, лекари недостаточно хорошо тебя осмотрели, Леверн, – с показным сочувствием произнес Маркус. – Проверься еще раз, может, какую опухоль просмотрели и она дурманит твою гнилую голову. А виной тому собачата, чьи шкуры ты так ревниво оберегаешь. Бросай прикидываться щенком, который лежит у ног короля, и вспомни, наконец, к какой семье ты принадлежишь! – Маркус сорвался на крик.
Леверн, вскочив с кресла, в ярости ударил кулаком по дубовому столу – подсвечник, жалобно звякнув, покатился по столу, и свечи потухли, пачкая письма мгновенно застывшим воском. В комнате стало темнее, но сверкавшая обоюдная ненависть людей, очень давно бывших родными, жгла помещение ярче солнца.