Перо ковыля

Так бывает несколько дней, а потом пропадает блеск перьев. Подсыхая, они скручиваются, становятся пушистыми, готовыми к полету. Роса или дождь разглаживают, распутывают их снова, но время и солнце делают свое дело, и примерно через месяц начинается разлет созревших семян. Не все сразу, но и не задерживаясь долго, улетают с ветром легкие, как полетная паутина, пушистые ковыльные перья. С полным, спелым семенем перо под любым ветром летит всегда в одном положении: острием вниз. Падая, оно вращается вокруг своей оси по часовой стрелке и, касаясь земли, чуть ввинчивается в нее. А потом, под действием ночной влаги и дневной суши, довинчивается до нужной глубины, чтобы разбуженный дождями росток смог удержаться в почве.

Повезет, конечно, не каждому, но у ковыля это единственный способ расселения — по воздуху. Воздушным путем попадают семена в лес и прорастают там на свободных местах. И становится ковыль одним из самых первых поселенцев на боровых вырубках, на сосновых гарях, где с ним не могут конкурировать чахлые мхи, оставшиеся без защитного полога. Уже на третье-четвертое лето ковыль в таких местах почти хозяин, только другие, лесные жаворонки поют над ним, и не только днем, а и ночью. И никогда его тут не косят, отсюда он сам разлетается на новые земли, возвращаясь и в родную степь. На окруженной высоким лесом пустоши воздух нагревается, как в огромной духовке. Пролетающий над деревьями ветерок запустит туда свою мягкую лапу и, превратившись в горячий вихрь, поднимет с собой всю массу перегретого воздуха, прихватив и те перья, которые уже пригодны для полета.

Ковылю все равно, что под ним, тучный степной чернозем или почти бесплодный песок древних дюн. Было бы достаточно солнца. Поэтому, когда, подгоняя друг друга, потянутся вверх молоденькие сосны, еще до того, как сомкнутся их нижние ветви, исчезнет ковыль, как будто и не рос тут никогда. Но достигнет лес полной спелости, и снова повторится все в том же порядке, и снова рядом с сон-травой и кошачьей лапкой будет серебриться цепкий к жизни ковыль.

Боятся ли степные травы засухи? Да, боятся. Одни — больше, другие — меньше. Перистый ковыль — один из самых стойких. В годы с обычными засухами он своим цветением скрашивает унылый вид разнотравной степи, тогда как многие его соседи отказываются от цветения до лучших времен. Но полностью торжествовать над стихией не способен и ковыль, и в самые свирепые засухи, начинавшиеся не весенней порой, а осенью, не зацветал. Так было в 1946 и 1972 годах, когда приходила в Черноземье великая сушь.

В такие годы ковыль пытается возместить упущенную возможность в дни золотой осени, когда в лесных полосах не отдельными кострами, а всеобщим пожаром полыхают клены. Тогда, после еще не остывших дождей рядом с голубыми звездами цикория, сбившегося с нормального ритма цветения, рядом с белыми и розоватыми зонтиками поздноцветущей гирчи, под синим-синим небом трепещут на ветерке редкие осенние пряди ковыля. Семенам их уже не созреть, а перьям не подняться в последний полет. Поникнут они под затяжными дождями, прибьет их к земле, и в прах превратится эта поздняя красота: ковыль — трава летняя.

Дорога в Дикое поле

Под Верхним Мамоном асфальтовая лента шоссе Москва — Ростов, перекинувшись через Дон, уходит к югу по высокому правобережью. Тут с любого бугра видно, как всюду змеятся балки. То суживаясь и углубляясь, то распахиваясь широко и полого, маленькие вливаются в большие, большие уползают к Дону. Ровного места совсем мало. Это не «раны» земли, не голые овраги с обвалами и оползнями, вырезанные в ее теле буйными вешними водами. Склоны каждой выглажены временем и не паханы от сотворения.

Кое-где сочатся роднички, короткий путь которых до глубокой осени обозначен свежей зеленью. Но русла большинства балок безнадежно сухи. Весной серебрятся там ковыли, к осени густеет седина полыни и сухоцвета, и лишь кое-где удалось укрепиться колючим кустам боярышника.

Все это видно с шоссе. Однако скорость и расстояние, сотни попутных и встречных автомобилей, шеренга столбов, плотные лесополосы, автобусные павильончики лишают степной пейзаж его первобытной живописности. Но если свернуть за рекой Богучаркой в одну из безымянных балочек, по дну которой извивается едва заметный проселочек с почти заросшей колеей, попадешь на дорогу в мир прошлого наших степей — в Дикое поле.