Пером и шпагой

Достойно примечания, что Елизавета была названа на монетах не «королевой», а именно «королем»… Это очень странно, и я думаю – не был ли тут заложен какой-либо политический хитрый умысел?

***

Эту же монету через своих лазутчиков получил в Бреславле и Фридрих. Первый приступ ярости уже кончился, король перестрадал, и теперь наступила слабость. В пальцах Фридриха крутилась монета новой, чуждой для него Пруссии с обликом императрицы Елизаветы.

– «Елизавета.., король Пруссии»? – прочитал он. – Какая непревзойденная наглость! Меня знают в мире как курфюрста Бранденбургского и короля Прусского. Россия отняла у меня Пруссию, и теперь… Где вы, де Катт?

– Я здесь, ваше величество, – подоспел секретарь.

– Невежда! – отвечал ему король. – Ты посмотри сюда (он показал ему монету). Я уже не король, а значит – не «величество». Русские лишили меня королевства, оставив лишь в курфюрстах; отныне я только «светлость».

Он отшвырнул монету прочь, и она покатилась в угол, звеня и подпрыгивая.

– Какое злобное торжество! – произнес король. – Ах, как пируют в роскоши мои враги… Какой позор обрушен на меня! Пруссия, одно имя которой олицетворяет миру все мои владения с Берлином вместе, – Пруссия, которую я нежно любил, эта проклятая зажравшаяся Пруссия присягает России… Этого не снести!

Присел к столу и долго писал. Обернулся:

– Де Катт, вот эти письма спешно разослать по комендантам крепостей. Курьеры готовы?.. Тогда пусть скачут днем и ночью. Мне нужен фураж и хлеб, отчет по арсеналам и рекрутированию. Я снова начинаю игру – озлобленным и отдохнувшим… Что вы стоите, де Катт, такой рассеянный?

– Я думаю, король.

– Вот новрсть! Уж не собрались ли вы думать за меня? Не стоит труда, голубчик… Поверьте: я все уже продумал. И мне всего сорок шесть лет. Не знаю, сколько я проживу, но… Сколько бы я еще ни прожил, но в Пруссии ноги моей больше никогда не будет!

Король сдержал свое слово. Он прожил еще двадцать восемь лет, исколесил в поездках весь Бранденбург, но Восточная Пруссия короля никогда больше у себя не видела…

Де Катт вернулся в комнаты, отослав курьеров с письмами. Король стоял возле окна спиной к секретарю.

– Они поскакали, ваше величество, – произнес де Катт.

– Вот и отлично! – ответил король, не обернувшись. – Я уже разбил французов и австрийцев. Пришло время отколотить русских медведей. Они еще не ведают – как я умею бить!

Он повернулся к де Катту с просветленным лицом.

– В этой битве с русскими я буду ужасен, – сказал король.

НЕ ПОЙМАН – НЕ ВОР

Скромно и незаметно в Петербург въехал новый посол от Англии – сэр Ричард Кейт – и очень осторожно стал восстанавливать прежние подпольные связи. Великий канцлер Бестужев-Рюмин сразу оказался его верным побратимом. Канцлер был врагом Пруссии, – это, конечно, так, но остервенело цеплялся за союз с Англией, которая, по сути дела, давно уже была врагом России!

Бестужев висел на волоске, и все боялись оборвать этот волосок. Но.., когда-то надо. Надо! А.., кому рвать его?

Маркиз Лопиталь появился на пороге кабинета Воронцова.

– Сударь, неприятный разговор, – начал Лопиталь. – Имею распоряжение из Версаля прервать с вами всякие отношения.

У вице-канцлера даже глаза на лоб полезли.

– Да! – добил его Лопиталь. – Или вы уберете Бестужева, заступив его место, или же я (как и граф Эстергази), отвернувшись от вашей милости, буду впредь сноситься только с Бестужевым. Но с вами тогда никаких дел иметь мы не станем!

Воронцов в страхе кинулся во дворец и сразу дал понять Елизавете, что канцлер Бестужев прямо и бесповоротно решил возвести на престол Екатерину, минуя мужа ее и сына.

– А меня.., под печку забросят? – хмыкнула Елизавета. – Сие, Михаила Ларионыч, еще доказать надобно.

– И докажу, когда войду с ружьем в кабинет канцлера, где у него вот с этой стороны ковра, матушка, все проекты воровские лежат… Секретарь Волков давно за ним глаз острит!

– Да, канцлер ныне худ стал, – призадумалась Елизавета. – С палкой ходит и не бреется.

– С того и не брит, матушка, что под волосами зло прятать удобнее! Да и в Европе-то – слыхала небось? Все канцлер да канцлер, а твое имечко – так себе.., опосля имени Бестужева политикуют. Вот и прикинь: гоже или негоже?

В субботу, 14 февраля, было назначено очередное собрание Конференции по делам военным, но Бестужев, ссылаясь на болезнь застарелую, не явился… Все долго молчали.

– Я тоже больна, – сказала Елизавета, – а делу войны от этого не стоять… Пусть канцлер явится!

Она подошла к окну и ждала, пока возок канцлера не подъедет ко дворцу. Вот Бестужев вылез, волоча шубу по снегу, и вот его окружили солдаты гвардии. Вот он вскинул палку, что-то крича, он рыскает по окнам своими бешеными глазищами… Ее ищет!

– Ой-ой! – И Елизавета скрылась за ширмами. А когда снова выглянула, на улице уже никого не было. Только на снегу валялась шапка канцлера. Кто-то воровато схватил ее и убежал прочь, колотя шапкой об свое колено, иней из пышного меха вытряхивая. Тем все и закончилось.

***

Гвардии майор Нащокин довез его до дому. Подбежал тут сенатор Трубецкой – враг еще старый: