Перри Мейсон: Дело заикающегося епископа. Дело об удачливых ножках

– От шоссе яхт-клуб отгорожен забором?

– Да.

– Уличных фонарей там нет?

– Нет.

– Луна не светила?

– Нет, сэр.

– Звезды тоже?

– Да, сэр… Я понимаю, к чему вы клоните, мистер Мейсон, но света хватало, чтобы я увидел все то, о чем рассказал под присягой.

– И откуда взялся этот свет?

– Перед зданием яхт-клуба установлена мачта, а ней – прожектора для освещения причалов и стоянок, где члены клуба оставляют автомобили.

– И как далеко находятся эти прожектора от места совершения преступления? – спросил Мейсон.

– Футов триста или четыреста.

– То есть эта дорога была ярко освещена?

– Нет, сэр, я бы этого не сказал.

– Но была освещена?

– Да, какой-то свет был.

– И его хватало, чтобы вы все четко увидели?

– Поймите, мистер Мейсон, – Бикслер заговорил воинственным тоном человека, которого специально готовили к тому, чтобы он не попал в определенную ловушку, – эта женщина была в белом дождевике, он был ясно виден, когда она вышла из тени. Дорога была темной, а чуть в стороне от нее было еще темнее, но когда женщина встала на подножку, света вполне хватило, чтобы я четко ее разглядел. Разумеется, лица я не видел и не смог бы ее опознать.

– Ваше опознание ограничивается белым дождевиком, который был на ней. Я правильно вас понял?

– Да.

– Откуда вы знаете, что дождевик был белым?

– Я видел, что он белый.

– Не мог он быть светло-розовым?

– Нет.

– Или светло-голубым?

– Нет.

Мейсон резко перевел взгляд с кончиков пальцев на свидетеля.

– Вы готовы поклясться, он дождевик не был светло-желтым?

Свидетель на мгновение замялся, потом ответил:

– Да. Не был он светло-желтым.

– То есть не было в нем никакой желтизны?

– Да, сэр.

– Вы понимаете, – неспешно продолжил Мейсон, – что есть отличия между чисто белым цветом и светло-бежевым или кремовым?

– Да, сэр, разумеется.

– Иногда даже при дневном свете трудно различить эти цвета.

– Мне – нет. Я знаю, что цвет белый, когда вижу его. Это был белый дождевик.

– К примеру, вот этот листок бумаги. – Мейсон достал из кармана прямоугольник из плотной бумаги размером с визитную карточку. – Он белый или желтый?

– Он белый.

Мейсон достал из кармана такой же бумажный прямоугольник, только матово-белый, и приставил к первому. По залу пробежал легкий шум.

– Моя ошибка, мистер Мейсон, – торопливо заговорил Бикслер. – Первый прямоугольник чуть желтоватый. Он выглядел белым, потому что вы держали его на фоне своего темного костюма. Теперь, когда вы приложили к нему белый прямоугольник, я вижу разницу в цвете.

Мейсон словно показывал, что хочет помочь свидетелю дать максимально точные показания.

– И если бы этот действительно белый бумажный прямоугольник в ночь убийства приложили бы к тому дождевику, вы бы смогли уловить, что дождевик чуть желтоватый, точно так же, как эта белая карточка позволила вам увидеть разницу между ней и желтой карточкой. Это правильно?

– Да, сэр, – ответил свидетель, потом опустил глаза. – Я хочу сказать, нет, сэр. То есть я думаю, это был белый дождевик.

– Но он мог быть светло-желтым? – Мейсон поднял руку, в которой держал оба прямоугольника плотной бумаги, чтобы взгляд свидетеля сместился на них.

Бикслер в отчаянии посмотрел на представителя окружного прокурора, на лишенные сочувствия лица сидящих в зале. Он сжался, словно уверенность в себе внезапно покинула его.

– Да, – признал он, – дождевик мог быть и светло-желтым.

Мейсон медленно, притягивая к себе всеобщее внимание, встал. Взгляд его уперся в приведенного в замешательство свидетеля.

– Как вы узнали, что Браунли мертв?

– Я это понял, взглянув на него.

– Вы в этом уверены?

– Да, сэр.

– Но вы были потрясены случившимся?

– Ну… Да, сэр.

– Вы прощупали ему пульс?

– Нет, сэр.

– Вы могли видеть его только в отсвете приборной панели автомобиля?

– Да, сэр.

– Вы никогда не изучали медицину?

– Совершенно верно, сэр.

– Сколько мертвых людей вы видели в своей жизни… До того, как их бальзамировали и клали в гроб?

Свидетель замялся с ответом.

– Четверых.

– Кто-то из них умер насильственной смертью?

– Нет, сэр.

– То есть вы впервые увидели человека, в которого стреляли, так?

– Да, сэр.

– И однако, вы готовы поклясться, что этот человек умер, хотя не сделали никакого обследования?

– Если он не умер, то определенно умирал. Кровь лилась из ран.

– Ага! – Мейсон кивнул. – Он мог умирать, но еще не умер?

– Да, возможно.

– Говоря, что он умирал, вы не утверждаете, что у вас есть медицинские навыки?

– Да, сэр.

– И никогда раньше вы не видели человека, умирающего от пулевых ранений?

– Да, сэр.

– Но в принципе вы знаете, что иногда люди полностью излечиваются даже после очень тяжелых пулевых ранений?

– Ну… Да. Я слышал о таких случаях.

– Теперь вы готовы поклясться, что этот человек умирал?

– Я подумал, что он умирает.

– А что бы вы подумали о враче, который взглянул бы на человека в тусклом отсвете приборной панели автомобиля, потом отвернулся бы и сказал, что человек умирает и ему ничем нельзя помочь? Вы бы сочли его хорошим врачом?

– Нет, сэр.

– Вы бы ожидали, что он, как минимум, прощупает пульс или попытается уловить сердцебиение стетоскопом, так?

– Да, сэр.