Перси Джексон и похититель молний

– Даже я не настолько стар, чтобы помнить об этом, дитя, но я знаю, что то были мрачные и жестокие времена для смертных. Кронос, владыка Титанов, называл время своего царствования Золотым веком, потому что люди жили невинной жизнью, свободные от всякого знания. Но это все пропаганда. Царь Титанов видел в твоих собратьях лишь закуски да дешевые игрушки. Только на заре правления Зевса добрый Титан Прометей даровал человечеству огонь, и люди стали развиваться. Прометея же тогда посчитали радикальным мыслителем. Ты, наверное, помнишь, что Зевс сурово его покарал. Конечно, потом боги стали лучше относиться к людям, и так родилась западная цивилизация.

– Но ведь сейчас боги не могут умереть? В смысле пока живет западная цивилизация – и они будут жить. Значит… даже если у меня ничего не выйдет, то не произойдет ничего такого, что положит конец всему, правильно?

Хирон печально улыбнулся:

– Никто не знает, сколько продлится Эпоха Запада, Перси. Боги бессмертны, это верно. Но бессмертны были и Титаны. Они по-прежнему живы, заперты в темницах, страдают от бесконечных мук, лишенные силы, но они живы. Да хранят нас Мойры от того, чтобы боги повторили их участь: страшно представить, что мы можем вернуться к мраку и хаосу, царившим в прошлом. Но все, что мы можем, дитя, – это лишь исполнять свое предназначение.

– Предназначение… знать бы еще, в чем оно заключается.

– Расслабься, – сказал Хирон. – Не забивай себе голову. И помни: возможно, ты сумеешь предотвратить самую ужасную войну в истории человечества.

«Расслабься», – повторил я. – Уже весь расслабился.

Когда я спустился к подножию холма, то оглянулся назад. Под сосной, которая когда-то была Талией, дочерью Зевса, теперь стоял Хирон в облике кентавра, высоко подняв лук в знак прощания. Обычное прощание обычного кентавра, провожающего ученика из обычного летнего лагеря.

* * *

Мы с Аргусом ехали по западному Лонг-Айленду. Было странно вновь оказаться на шоссе. Аннабет и Гроувер сидели рядом со мной, словно ничего необычного не происходило. После двух недель в Лагере полукровок реальный мир казался чудны́м. Я заметил, что изумленно пялюсь на каждый «Макдоналдс», на каждого ребенка на заднем сиденье родительской машины, на каждый билборд и торговый центр.

– Пока все нормально, – сказал я Аннабет. – Три мили – и ни одного монстра.

Она сердито посмотрела на меня:

– Смотри не накаркай, Рыбьи мозги.

– Напомни-ка мне… почему ты меня ненавидишь?

– Я тебя не ненавижу.

– Да ладно!

Она сжала свою кепку-невидимку:

– Слушай… нам не положено дружить, ясно тебе? Наши родители соперничают друг с другом.

– Почему?

Она вздохнула:

– Тебе всё перечислить? Однажды мама застукала Посейдона с подружкой в храме Афины, а это жуткое оскорбление. В другой раз Афина и Посейдон поспорили, кто должен стать покровителем города Афины. Твой отец подарил жителям дурацкий источник с соленой водой. А моя мама сотворила оливковое дерево. Увидев, что ее дар лучше, люди назвали город в ее честь.

– Неужто они так фанатели от оливок?

– Ой, всё, проехали.

– Нет, ну если бы она изобрела пиццу – тогда другое дело.

– Я говорю: проехали!

Аргус улыбнулся за рулем. Он ничего не сказал, но голубой глаз на задней стороне его шеи подмигнул мне.

В Куинсе мы попали в пробку. Когда мы добрались до Манхэттена, солнце уже садилось и начинал накрапывать дождик.

Аргус высадил нас на остановке «Грейхаундов» в Верхнем Ист-Сайде, недалеко от маминой с Гейбом квартиры. На почтовом ящике висела мокрая листовка с моей фотографией и подписью «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?».

Я сорвал ее, прежде чем Аннабет с Гроувером ее заметили.

Аргус выгрузил сумки, проверил наши билеты и уехал. Пока он выезжал с парковки, глаз на тыльной стороне его ладони неотрывно следил за нами.

Я подумал о том, что совсем недалеко отсюда находится моя старая квартира. В обычный день мама уже вернулась бы домой с работы. Вонючка Гейб, наверное, сейчас там: играет себе в покер и даже по ней не скучает.

Гроувер повесил рюкзак на плечи. Он проследил за моим взглядом:

– Хочешь знать, почему она за него вышла, Перси?

Я удивленно уставился на него:

– Ты что, мысли читать умеешь?

– Только чувства. – Он пожал плечами. – Кажется, я забыл тебе сказать, что сатиры такое умеют. Ты думал про маму и отчима, да?

Я кивнул, задумавшись, о чем еще Гроувер мог забыть мне рассказать.

– Твоя мама вышла за Гейба ради тебя, – продолжал Гроувер. – Ты его называешь вонючкой, но это еще мягко сказано. У этого мужика такая аура… Фу! Я даже отсюда ее чую. От тебя до сих пор им попахивает, хотя ты уже столько времени с ним не общался.

– Спасибо, – буркнул я. – Где бы тут помыться?

– Радуйся, Перси. Вонь твоего отчима такая мерзкая, что перекрывает запах любого полубога. Почуяв его запах в «Camaro», я понял: Гейб годами тебя прикрывал. Если бы ты не проводил с ним каждое лето, монстры, скорее всего, уже давно бы тебя нашли. Твоя мама оставалась с ним, чтобы защитить тебя. Она была умной женщиной. И наверняка очень тебя любила, раз мирилась с таким уродом – если тебе, конечно, от этого станет легче.