Перси Джексон и похититель молний

У меня вдруг закружилась голова. Мы больше не спускались, а двигались вперед. Нас окутывал туман. Души вокруг начали меняться. Современная одежда замерцала, превращаясь в серые балахоны с капюшонами. Пол в лифте зашатался.

Я зажмурился. Открыв глаза, я увидел, что вместо светлого итальянского костюма на Хароне теперь был длинный черный балахон. Очки в черепаховой оправе исчезли. На лице зияли пустые глазницы – как у Ареса, только у Харона они были полны непроглядной тьмы, в них царили ночь, смерть и отчаяние.

Он заметил мой взгляд и спросил:

– Ну что?

– Ничего, – промямлил я.

Мне показалось, что он улыбается, но это было не так. Плоть у него на лице стала прозрачной, и сквозь нее проглядывал череп.

Пол по-прежнему шатался.

– Кажется, меня укачивает, – сказал Гроувер.

Я зажмурился снова, а когда открыл глаза, лифт уже не был лифтом. Мы были на борту деревянной баржи. Харон, отталкиваясь шестом, вел нас по темной маслянистой реке, на волнах которой качались кости, мертвая рыба и другие – куда более странные – вещи: пластмассовые куклы, растоптанные гвозди́ки, промокшие дипломы с золотым обрезом.

– Река Стикс, – тихо проговорила Аннабет. – Она такая…

– …грязная, – сказал Харон. – Тысячи лет вы, люди, пересекая ее, выбрасываете в воду всё: надежды, мечты, желания, которые так и не исполнились. Безответственное отношение к переработке отходов, я считаю.

Над грязной водой клубился туман. Наверху, едва заметные в темноте, висели сталактиты. Далекий берег впереди светился тусклым – и каким-то ядовитым – зеленым цветом.

Паника сдавила мне горло. Что я здесь делаю?! Все эти люди вокруг… мертвецы.

Аннабет взяла меня за руку. В обычных обстоятельствах я бы смутился, но сейчас я ее понимал. Ей хотелось убедиться, что в лодке есть еще кто-то живой.

Я понял, что бормочу молитву, хотя и сам не знал, кому именно молюсь. Здесь, внизу, властвовал один бог, и именно ему я должен был противостоять.

Уже можно было разглядеть берег Подземного мира – крутые скалы и черный вулканический песок, а милей дальше – высокую каменную стену, которая тянулась вправо и влево насколько хватало глаз. Откуда-то из зеленой мглы доносился звук, эхом отдававшийся в скалах, – вой огромного зверя.

– Старина Трехликий проголодался, – заметил Харон. Его улыбка в зеленом свечении превратилась в оскал скелета. – Не повезло вам, полубожки.

Дно лодки ударилось о черный песок. Мертвые начали спускаться на берег. Женщина, держащая за руку маленькую девочку. Старик и старуха, ковыляющие под ручку. Мальчишка моих лет в сером балахоне, беззвучно волочащий ноги по песку.

Харон сказал:

– Я бы пожелал тебе удачи, дружок, да только здесь она не водится. Не забудь, ты обещал переговорить с ним о моей прибавке.

Он высыпал наши золотые монеты в свой кошель и взял шест. Напевая под нос что-то вроде песни Барри Манилоу[27], он повел пустую баржу обратно по реке.

Мы пошли следом за душами по проторенной тропе.

Не знаю, чего я ожидал увидеть. Может, райские врата, здоровенную подъемную решетку черного цвета или еще что-то в этом духе. Но вход в Подземный мир оказался чем-то средним между пунктом досмотра в аэропорту и въездом на платную автодорогу Нью-Джерси Тёрнпайк.

Под огромной черной аркой с надписью «ВЫ ВХОДИТЕ В ЭРЕБ» располагались три отдельных входа. В каждом из них была установлена рамка-металлоискатель с закрепленной наверху камерой. За рамками виднелись пункты приема оплаты и работники в черных балахонах, похожие на Харона.

Голодный звериный вой стал громче, но я не понимал, откуда он идет. Трехголового пса Цербера, который должен охранять врата в Аид, нигде не было видно.

Мертвые выстроились в три очереди: две – к табличкам «РАБОТАЕТ ДЕЖУРНЫЙ» и одна – к табличке «БЫСТРАЯ СМЕРТЬ». Очередь к «БЫСТРОЙ СМЕРТИ» постоянно двигалась. Остальные две медленно ползли.

– Что это? – спросил я Аннабет.

– Быстрая очередь, скорее всего, идет к Полям Асфоделей, – ответила она. – Туда пускают всех. Эти люди не хотят представать перед судом, потому что боятся, что он вынесет решение не в их пользу.

– Тут есть суд для мертвых?

– Да. Есть три судьи. Они меняются. Это могут быть люди вроде царя Миноса, Томаса Джефферсона[28], Шекспира. Иногда, рассмотрев жизнь подсудимого, они решают, что ему полагается особая награда, – и отправляют его в Поля Элизиума. А иногда требуют наказания. Но в большинстве своем люди просто жили. Не совершали ничего особенного: ни хорошего, ни плохого. И они отправляются в Поля Асфоделей.

– Что же они там делают?

– Представь, что ты должен стоять в пшеничном поле в Канзасе. Вечно, – сказал Гроувер.

– Жесть, – поежился я.

– Не такая уж жесть по сравнению с этим, – прошептал Гроувер. – Смотри.

Два живых мертвеца в черных балахонах отвели одну из душ к посту охраны и обыскивали ее. Лицо умершего было мне смутно знакомо.

– Это священник из новостей, помнишь? – спросил Гроувер.

– Да, точно!