Не спрашивай, роза, как я покинул цветник твоего квартала,Словно соловей, эту лужайку с плачем и стонами я покинул.Ни к кому другому я не привязался сердцем, и все же твой квартал,О жестокая, из-за твоей несправедливости я покинул…Я тот стенающий голубок, который от камней жестокости,[Что] кидали со всех сторон, о грациозный кипарис, твой сад покинул…Кроме любви и верности от розы без шипов я ничего не видел, однакоИз-за злобы тех, кто рвет цветы, из-за злобы садовника сад я покинул.Короче говоря, из-за притеснения небес я, несчастный Хатеф,Оторвал сердце от друзей на родине и Исфахан покинул.Включенное в последний бейт выражение «друзья на родине» (дословно: «друзья родины») является тем ключом, благодаря которому газель приобретает новое толкование: недоброжелатели заставляют поэта покинуть родной город и привычный круг друзей, что вызывает чувство ностальгии. Если же рассматривать данную газель в контексте любовной лирики, то привлекает внимание двойственность образа возлюбленной. Это одновременно привычная для лирики Хатефа жестокая красавица, заставляющая героя испытывать муки разочарования, и вместе с тем – «роза без шипов», образец любви и верности. Разлука с милосердной возлюбленной означает разлуку с родиной и друзьями, ибо только эти понятия ассоциируются у поэта с преданностью и добротой. Так возникает вторая возможная интерпретация образа – возлюбленная-родина. Можно отметить, что в трактовке образа возлюбленной намечается тенденция к переосмыслению его в регистре гражданской лирики.
Правда, в поэзии XVIII в. этот процесс только начинается. В другой газели поэт говорит:
Счастливы созерцанием того лунного лика друзья родины,Кроме Хатефа-скитальца никто не лишился свидания с ней.Раздел кыт‘а
в Диване Хатефа представлен по преимуществу хронограммами (тарих). Стихотворения-хронограммы Хате– фа в большинстве случаев содержат оплакивание и составлены на смерть какого-либо лица, имя которого упоминается в первом бейте. Два подобных стихотворения сложены на смерть его собратьев по перу – поэтов Моштага и Азера Бигдели. Так, о Моштаге поэт сказал:…Когда не нашел он в этом тесном гнездеПростора, где летать, и места, где парить,Птица его вездесущего духа отправиласьПеть в райские кущи.Увы, увы этому единому миру,Увы, увы этому единому времени!Ибо на смену радости в саду его жизниПришло время месяца дей и сезон осени.Когда перестала слагать мелодию жизниТа сладкоголосая певчая птица,Стал причитать в его саду фазан,Стал распевать траурные элегии в его саду соловей.Ушел он, и плач и скорбь по немуПоднялись от земли до небес.Из сердца стариков и юношей – стоны и вздохи,С уст мужчин и женщин – вопли и крики.Когда он запел свои песни в райском саду,Хатеф сломал свое перо.Ради хронограммы написал он цифры: «ВовекиДа пребудет Моштаг на просторах райских садов».В последнем бейте хронограмм Хатефа, как и у Моштага, как правило, присутствует слово тарих
, подпись поэта и упоминание его пера. Очевидно, что в творчестве Моштага и Хатефа Исфахани кыт ‘а-хронограмма приобретает устойчивые формальные черты, которые повторяются в большинстве текстов.Особый интерес представляет стихотворение Хатефа, посвященное мукам творчества. Совпадая по тематике с распространенными самовосхвалениями поэтов и рассуждениями на тему «поэт и поэзия», кыт ‘а
Хатефа весьма оригинально по набору мотивов и средств их выражения: