Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Противопоставление героя и его антагониста идет по линии сравнения присущих им доминирующих качеств: чистосердечие, простодушная доброта, великодушие и беззаботная простота ринда и лицемерие, черствость, эгоизм и заносчивость аскета. Хафиз дает своему герою определение «беспечный» и подчас относится к нему с легкой иронией. Таким образом, хафизовский ринд впервые становится не только персонажем-символом, персонажем– маской, но и наделяется определенной узнаваемой философией, моралью, характерными чертами. Беспечность ринда, постоянно подчеркиваемая поэтом, не мешает герою проявлять завидную последовательность в своих поступках, строго придерживаться раз и навсегда избранного кодекса поведения (ринди):

Я не тот ринд

, что расстанется с возлюбленной и кубком,Мухтасиб знает, что я этого никогда не сделаю.

Воспринимая любовь и винопитие – независимо от их прямого или аллегорического толкования – как символы духовной свободы и основу своего жизненного кредо, герой Хафиза сопротивляется окружающему злу, пытаясь оградить от него хотя бы себя самого, остаться чистым душой. Повторяя мотив знаменитого хайамовского четверостишия, обращенного к кровожадному муфтию, поэт говорит:

Что из того, если я и ты выпьем вина,
Оно ведь из крови виноградной лозы, а не из вашей крови.

Развивая известную антитезу Са‘ди «человек – животное», Хафиз выстраивает собственную оппозицию «ринд – животное», с одной стороны, приписывая ринду идеальные черты «человечности» по Са‘ди, а с другой – внося в это противопоставление некоторую долю иронии:

Учись быть риндом

и проявляй благородство, не столь уже                                                                       сложна эта наука:
Тот, кто не пьет вина, – животное и человеком не станет!

Однако иногда нравоучения в духе Са‘ди выглядят в газели Хафиза вполне серьезно. Так, опираясь на идею предшественника о необходимости создания «доброго имени» (никнами), Хафиз пишет:

На этом портике из хризолита выведено золотом:
«Кроме добронравия (никнами

) благородных ничего                                                                                не останется».

Среди многочисленных новаций Хафиза в газели большинство знатоков его творчества выделяют создание им так называемой га– зал-и параканда («дезинтегрированная» газель), отличающейся от традиционной газал-и мусалсал («связанная в цепь», единая газель). Справедливости ради следует отметить, что процесс формирования дезинтегрированной газели, в которой все бейты связаны не логической, а весьма тонкой ассоциативной связью, начался задолго до Хафиза – со второй половины XII в. Однако именно Хафиз довел этот тип газели до совершенства и закрепил его в каноне. При этом нельзя сказать, что все современники Хафиза безоговорочно принимали это новшество. Известно, например, высказывание царственного критика и цензора Хафиза – Шаха-Шуджа Музаффарида (1359–1384): «Ни одна из твоих газелей не выдержана до конца в едином духе: несколько стихов посвящены вину, несколько – возлюбленной, два-три других – мистике. Эта пестрота противоречит правилам красноречия». На что Хафиз, видимо, намекая на довольно средние стихи самого шаха, саркастически ответствовал: «При всех их недостатках известны они во всем мире, тогда как стихи иных поэтов не распространяются дальше ворот Шираза».

Хафиз осознавал особые свойства своей поэзии. Назвав свою газель «ожерельем» (‘акд), он как бы указал на то, что жемчужины– бейты как никогда нуждаются в прочной нити, на которую их нанизывают. Поэт в совершенстве владел техникой газели, он использовал практически весь арсенал формальных и смысловых средств, выработанных предшественниками и для объединения единиц поэтического текста, и для формального членения внутреннего пространства лирического стихотворения. Наряду с лексически значимыми радифами, состоящими из двух и более слов, Хафиз чаще других поэтов применял анафору. Все лирическое творчество Хафиза представляет своего рода написанную великим мастером в поэтической форме историю эволюции газели на фарси в ее восхождении от простого к сложному. Достигнув апогея в творчестве Хафиза, газель в XIV в. находилась в состоянии, близком к «критической массе» изощренности, но так и не перешагнула этот рубеж. Эту «предельность» состояния газели в XIV в. остро ощутил корифей поэзии на фарси XV в. ‘Абд ар-Рахман Джами (1414–1492), который, написав множество «ответов» на газели Хафиза, в своем оригинальном творчестве в этой жанровой форме все же предпочитал простоту и ясность образа, стиля и композиции, тяготея к более ранней традиции.