Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Поэтическая практика этого времени отмечена появлением новых стилевых тенденций, отличающих ее от всей предшествующей литературы, которую принято называть классической. Некоторые исследователи, в числе которых и авторы этой книги, склонны возводить зарождение элементов нового стиля к XV в., считая, что его зачатки обнаруживаются уже в творчестве поэтов гератского литературного круга. Распространение новой манеры поэтического изъяснения совпало с вызванным рядом различных причин массовым отъездом поэтов из Сафавидского Ирана в Индию, где многие из них оставались навсегда, обретая славу и пользуясь щедростью многочисленных покровителей, в том числе представителей правящей династии Великих Моголов (1526–1857) – знатоков и ценителей персидской поэзии. Отчасти поэтому новый стиль и получил название «индийский», хотя область его влияния Индией отнюдь не ограничивается. Вместе с тем Индия, по словам известного исследователя Яна Рипки, стала почвой, на которой этот стиль обрел условия для своего расцвета. Проникнув в турецкую литературу, «индийский стиль» стал именоваться там «персидским», а в самом Иране нередко называется «сафавидским», «исфаханским» или «тебризским», что показывает определенную долю условности этого термина, а также справедливость точки зрения Е.Э. Бертельса, полагавшего, что индийский стиль – «явление не географическое, не национальное, а, в известной степени, социальное. Он знаменует собой передвижение поэзии по социальной лестнице». Следует отметить, что появление самого термина «индийский стиль» относится к XIX в., до этого времени наиболее частыми определениями формировавшейся поэтики были «новый стиль» (тарз-и таза) и «особая манера» (шива-йи хасс), к которым прибегали сами поэты, ее приверженцы.

Возникновение индийского стиля было не просто изменением формальной стороны поэзии. Новые стилеобразующие тенденции были отчасти вызваны формированием новой среды создателей и потребителей словесного искусства. Перегруппировка социальных сил в этот период сказалась в появлении на литературной арене представителей средних городских слоев (купечества, ремесленников или, по выражению гератского автора XVI в. Васифи, людей «просвещенного базара»). Центром литературной жизни становятся кружки (махфал), существовавшие во всех больших городах и функционировавшие чаще всего в кофейнях, где собирались ценители изящных искусств. Подобные кофейни, по всей видимости, оказались преемниками литературных собраний XV в., самые известные из которых проводились в доме ‘Алишира Наваи. Логическим продолжением этой традиции были «поэтические турниры» (муша‘ира), на которых поэты соревновались в искусстве ответов на заранее заданный образец. Такие турниры были распространены и в придворной, элитарной среде, и в торгово-ремесленных кругах, и популярность их со временем только росла. По мнению выдающегося знатока персоязычной литературы этой эпохи индийского филолога начала ХХ в. Шибли Ну‘мани, муша‘ира как особый вид соревновательной практики явился одним из факторов «прогресса в поэзии».

Расцвет поэзии в городской торгово-ремесленной среде сказался в заметном изменении поэтического словаря, тематики и образной системы, в широком включении в литературный обиход специфической ремесленной и простонародной (базарной) терминологии, результатом чего явилось снижение стиля и вовлечение в поэзию «мотивов, так сказать, не “приличествующих” утонченному вкусу феодала» (Е. Э. Бертельс). Одновременно многие образцы поэзии этого периода отмечены глубоким философским содержанием и «странным», «манерным» образным миром.

Некоторые ученые разделяют и противопоставляют сложную и рафинированную поэзию индийского стиля и поэзию стиля вуку‘ («стиль реальности»). Под этим термином понимается специфический стиль или манера (шива) написания газелей, в которых отсутствовал мистический план восприятия текста и говорилось о физической любовной близости. Стихи этого типа могли быть связаны с рассказом о конкретном событии (ваке‘агуи), посвящены реальным перипетиям любви и «заключению [любовной] сделки» (муа‘милабанди). Речь в таких газелях шла о любви к «базарным красоткам», и некоторые критики-современники утверждали, что эти стихи выходили за пределы умеренности. Между тем, по всей видимости, скорее можно говорить о двух тенденциях – усложняющей и упрощающей средства поэтической выразительности – в рамках единого стиля эпохи. Отчасти это соображение подтверждается тем, что и ряд иранских и западноевропейских исследователей, и сами носители персидской поэтической традиции считают одних и тех же поэтов (Баба Фигани, ‘Урфи Ширази, Вахши Бафки, Назири Нишапури) приверженцам обеих манер письма.