Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Отличительной чертой устной литературы в XVI–XVII вв. становится постепенное усиление религиозной тематики, в частности, рост количества повествований о шиитских мучениках, и появление особого института сказителей (рауза-хан), специализировавшихся на исполнении подобных историй, прежде всего рассказов о событиях в Кербеле и о гибели имама Хусейна. Синтез ритуальной стороны шиитских траурных церемоний в месяце мухаррам с устными и письменными формами религиозной поэзии впоследствии привел к формированию в XVIII в. шиитского мистериального театра (та‘зийе).

Баба Фигани Ширази

Изменение эстетических предпочтений в литературной практике XVI–XVII вв. зачастую приводило к неоднородности поэтических тем, средств выразительности и словаря поэтической лексики даже в рамках творчества одного поэта. В этом смысле характерна фигура Баба Фигани (Фагани) Ширази (ум. 1519), с чьим именем уже позднесредневековые историки литературы связывали заметное изменение стиля газельной лирики. Для некоторых произведений Баба Фигани характерен целенаправленный выбор фигур бади‘, направленных на трансформацию исходного традиционного мотива: например, он считался мастером фигуры «ихам» («намек» или «вызывание сомнения»), которая заключалась в употреблении слов, имеющих два значения – привычное и необычное. В поэзии Баба Фагани присутствует соседство высокой и низкой лексики, «сжатость» поэтического слога, ведущая к загадочности, а порой и «невнятности» смысла стихов. Последнее обстоятельство послужило причиной появления термина фиганийат, происходящего от имени автора, для обозначения поэтических нелепостей. Характерно, что подобные свойства поэзии Баба Фигани, производившей на современников по большей части странное впечатление, вызвали негативную оценку такого ревнителя строгого литературного вкуса, как ‘Абд ар-Рахман Джами, которому автор весьма желал понравиться. В свою очередь многие выдающиеся поэты – приверженцы нового, индийского стиля считали Баба Фигани своим наставником и подражали в «ответах» его поэтической манере. Корифей поэзии нового стиля Саиб Табризи (1601–1677) напишет впоследствии:

Из пылких [натур] [избери] Фигани [и к стопам его] припади,
Саиб, если следуешь (таттабу‘

) чьему-либо Дивану.

Баба Фигани происходил из торгово-ремесленной среды и с юных лет работал в семейной лавке вместе с отцом и братом, избрав по профессиональному признаку поэтический псевдоним Саккаки (ножовщик, мастер по изготовлению ножей), который затем поменяет на Фигани. Его классически выстроенные касыды воспевают нескольких султанов династии Ак-Коюнлу[20] и шиитских имамов, один из последних панегириков посвящен сафавидскому шаху Исмаилу I.

Некоторые газели поэта, напротив, демонстрируют свежесть образного строя и поэтического лексикона при интерпретации вполне традиционных мотивов. Так, характерное для индийского стиля обращение к обиходной речи и бытовой образности предвосхищают те газели Баба Фигани, в которых поэт легко допускает применение чуждой для любовной лирики лексики, как, например, в стихотворении, которое восхваляет красоту юного банщика и выдержано в традиции шахр-ашуб:

Мои старчески спутанные волосы
Стали кустом белой розы под сенью того, чей стан подобен
                                                                                       самшиту.
На сковороду бани мое сердце попало, как рыба,
Не было сил ни вздохнуть, ни вымолвить слово.
Пришли в волнение двери и крыша [бани] от созерцания
                                                                                   [его] облика,
Ведь баня – это не место, где собираются небожители.

Подобная же «низкая» ремесленная лексика непринужденно соседствует с «высокой» при интерпретации устойчивого суфийского мотива самосовершенствования человека:

Мы голову той влагой, что [стекает] с ножа мясника, омыли,
Руки свои от [корыстных] желаний в ста водах омыли,
Пядь за пядью мы перетирали в порошок землю жаждущими
                                                                                            губами,
Руки и уста от сладостей и чистого вина омыли.