Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

После смотра Ермолов был приглашен принцем на чай и шербет. Его приняли в саду, в беседке, из которой открывался вид на город и окрестности. Посольская свита была с ним, и это обстоятельство было неприятно Аббасу‑Мирзе. Дело в том, что по закону своей земли он не мог есть и пить в присутствии неверных. Исключение он хотел сделать для одного Ермолова, а не для его многочисленной свиты. Пришлось лишь смотреть, как русские пьют его чай и уплетают его шербет. Так Ермолов преподал Аббасу-Мирзе второй урок. А затем сразу же последовал и третий, когда принц, простившись, хотел выехать из сада один, Ермолов дал знак ординарцу, тот быстро подвел ему коня, и посол выехал стремя в стремя с принцем как равный ему. Аббас-Мирза нервничал, но хитрый наместник делал вид, что все произошло вроде как случайно.

Пока ждали решение шаха о приеме посольства. Ермолов объявил сопровождавшим его офицерам:

– Вы тут на красоты не слишком глазейте, а изучайте укрепления Тавриза и подходы к нему. Как знать, может, скоро вам его штурмовать!

А вскоре пришло письмо от шаха, что тот готов принять русского посла в своей летней резиденции Султаниэ, и Ермолов засобирался в неблизкий путь.

Однако до отъезда генерал сумел еще раз уязвить Аббаса-Мирзу. Тот пригласил Ермолова на загородную прогулку. Но генерал ответил приехавшему каймакану (помощнику визиря):

– Весьма сожалею, но у меня что-то после общения на заднем дворе дворца разболелись глаза, и я не смогу исполнить желание принца!

Каймакан был в ужасе и принялся доказывать, что до Ермолова все посланники обязательно надевали на ноги красные чулки.

– Пусть они хоть онучи надевают, я в сравнение с другими идти не намерен! Да и вообще ступайте, сударь, я устал!

На следующее утро откланиваться принцу отправился только советник посольства. В городе, где готовились к торжественным проводам, поднялась суматоха, но с восходом солнца Ермолова уже в Тавризе не было.

* * *

В Тегеран посольство ехало древним караванным путем. Миновали Султанийскую долину с ее роскошными садами. 28 мая Ермолов остановился в замке Уджан, что значит «Царская Роза». Проводник, закатывая глаза, сообщил, что на постройку и обустройства замка было потрачено более тридцати тысяч червонцев. Осмотрев аляповатые батальные картины, где персы побеждают русских, и обшарпанные стены, Ермолов лишь хмыкнул:

– Оказывается, не только у нас воруют!

Через месяц посольство прибыло в урочище Саман‑архи, лежащее верстах в десяти от Султаниэ, куда ожидалось прибытие шаха. Ермолова встретил любимый министр шаха Мирза‑Абдул‑Вахаб.

– В чем будет состоять ваши предложения к моему падишаху? – вежливо осведомился министр.

– До встречи с шахом я ни в какие официальные переговоры вдаваться не намерен! – вежливо, но твердо отвечал Ермолов.

– Мой господин рассчитывает на уступку ему земель, отторгнутых Россией, в особенности Карабаха, и за отказом может последовать война, – объявил Абдул‑Вахаб при следующей встрече.

– Об этом можете забыть сразу, – резко оборвал министра Ермолов. – Из присоединенных к империи земель я не уступлю ни единой пяди!

– Это может не понравиться моему господину! – воскликнул Абдул‑Вахаб.

– Тем хуже для него, – мрачно ответил генерал-лейтенант. – И запомните, что ежели я замечу малейшую холодность в приеме шаха, то, охраняя достоинство моей родины, сам объявлю войну и потребую границ уже по Араксу, а также назначу день, когда мои войска возьмут Тавриз!

После этого министр почел за лучшее удалиться.

Наконец, 19 июля в Султаниэ прибыл Фет‑Али‑шах. Впереди пестрой процессии вели слона с великолепным балдахином. За слоном под звон дудок и бой барабанов проследовали пятьсот верблюдов с пушками и знаменами, за верблюдами под уздцы провели шестнадцать богато убранных скакунов; затем шли скороходы и, наконец, на серой лошади, у которой ноги, живот, грива и хвост были выкрашены в оранжевый цвет, показался сам Фет‑Али‑шах, с огромной бородой, спускавшейся ниже пояса. Перед самым въездом в Султаниэ на обочине быстро закололи верблюда, голову которого бросили под ноги шаха, таков традиционный обряд жертвоприношения. Толпы народа, собравшегося на зрелище, хранили глубокое молчание и, скрестив руки на груди, с покорностью взирали на своего повелителя.

– Да, пятьсот верблюдов и лошадь с оранжевым брюхом – это что-то! – рассмеялся капитан Муравьев.

– Наверное, шах пытался этим нам что-то сказать, только мы, увы, не поняли! – усмехнулся и Ермолов.

Через шесть дней состоялся и официальный парадный въезд русского посольства в Султаниэ, где для него был устроен отдельный лагерь. Едва Ермолов подъехал к устланному коврами посольскому шатру, как над ним взвился флаг с российским орлом, и один из шахских адъютантов приветствовал посла от лица своего повелителя.