Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

На следующий день Ермолов был награжден орденом Льва и Солнца I степени с бриллиантами, саблей, с богатейшей портупеей, десятью дорогими шалями и четырнадцатью кусками золотой парчи. Принц Мамед‑Мирза, со своей стороны, прислал ему еще четыре шали, несколько кусков парчи и две арабские лошади. От персидских сановников также были получены подарки, но Ермолов отправил их назад, оставив только девять персидских лошадей.

Вечером того же дня состоялась и прощальная аудиенция. Ермолов явился к шаху с лентой персидского ордена через плечо, чем очень угодил ему. Передавая Ермолову письмо к императору Александру, шах сказал:

– Ты до того расположил меня к себе, что мой язык даже не хочет выговорить слово «прощай»!

На этом посольство Ермолова закончилось. Главная его цель – решить вопрос о пограничных ханствах, была достигнута.

* * *

29 августа русское посольство покинуло шахскую резиденцию, отправившись в обратный путь.

Если о самом Фетх-Али Ермолов вынес самые приятные впечатления, то его сын Аббас-Мирза оставил о себе совсем иное мнение. Видеть снова принца Ермолову никак не хотелось, но этого было не миновать, так как дорога домой пролегла через Тавриз.

На одном из переходов посольство неожиданно обогнали англичане, спешившие в Тавриз. Английский офицер с наигранным дружелюбием поздравил Ермолова с окончанием его миссии и передал письмо от верховного визиря. Престарелый Шафи Мазандарани писал, что чувствует приближение к гробу и рад, что последним его делом на земле стало участие в подписании столь важного и нужного Персии договора.

Прочитав письмо, Ермолов долго был в задумчивости, затем сказал бывшему рядом капитану Муравьеву:

– У меня не выходит из памяти кривогубый Мохаммад Хоссейн, которого прочат в новые визири. Его возвышение станет прологом новой войны между нашими странами!

– Кто же это ему позволит? – удивился Муравьев.

– Англичане! – вздохнул в ответ Ермолов.

9 сентября посольство прибыло в Тавриз. Достойный прием, оказанный Ермолову Фетх‑Али‑шахом, произвел действие на принца. О прежних требованиях по соблюдению придворного этикета теперь никто и не заикался, и Ермолов был всякий раз принимаем в аудиенц‑зале, где для него всегда стояло кресло. С Аббасом-Мирзой был решен ряд пограничных вопросов. При этом принц отказался вернуть русских дезертиров, из которых персы составили особый батальон. В отместку Ермолов отказался признать за Аббасом-Мирзой титул шахского наследника, что было для последнего очень обидно. На том и расстались.

Когда Тавриз остался позади, Ермолов признался своему окружению:

– Я настолько утомлен борьбой с персидским вероломством и хитростью, что теперь согласился бы снова увидеть Персию только с оружием в руках!

На обратном пути Ермолов не преминул снова заехать к нахичеванскому слепцу Келб-Али, который снова принял его со всем радушием.

– Персы разорили мои земли, и мысль об этом уменьшает горесть, что я лишен зрения, так как не могу видеть этого разорения! Потом пришли русские и изгнали разбойников, – говорил Ермолову старый хан. – Теперь вы, посол величайшего в мире государя, удостаиваете меня приязнью и, не пренебрегая бедным жилищем моим, позволяете принять себя как друга. Я стар и скоро уйду в иной мир, но счастлив, что последние дни жизни моей успокою под защитой вашего оружия. Я знаю персиян и потому не полагаюсь на прочность их дружбы, которую вы столько желаете утвердить. Я не сомневаюсь, что они нарушат дружбу своим вероломством! Будьте бдительны!

2 октября 1916 года посольство было уже на русской границе, где Ермолова встретила команда донских казаков. Увидев российские знамя, Ермолов чуть не прослезился.

«Удовольствие мое, – писал он впоследствии об этой минуте, – было свыше всякого выражения, и теперь не вспоминаю о том равнодушно. Далеки были от меня горделивые помышления, что я начальствую в странах сих, что мне повинуются страшные сии войска. Я стал бы в рядах сих храбрых воинов, и товарищем их нашел бы я удовлетворение своей гордости. Никогда неразлучно со мною чувство, что я россиянин».

Глава вторая

Вернувшись из Персии, Ермолов, пользуясь наступившим миром, занялся обустройством Кавказа. Принудив к миру в 1822 году Чечню и Дагестан, Ермолов затем усмирил и Кабарду. Действовал он при этом весьма жестко, а порой и предельно жестоко.

Одновременно он занялся и окончательным присоединением закавказских ханств. Воспользовавшись тем, что шекинский хан умер бездетным, Ермолов тотчас ввел в ханстве прямое российское правление. Ханы Карабаха и Ширвани, недовольные крутыми мерами Ермолова, ограничившими их произвол, бежали в Персию – и Карабах, и Ширвань стали российскими провинциями. Только в приграничном Талышинском владении Ермолов оставил прежнего хана, не без оснований полагая, что тот останется верен России, так как слишком боится персов. Вскоре Ермолова начали за глаза называть в Петербурге «проконсулом Кавказа», вкладывая в это определение признание его плодотворной деятельности.