Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты

Толпа мятежников ворвалась в городскую крепость, перебила караул и захватила тюрьму, выпустив всех преступников. Другие захватывали деньги местного казначейства. Третьи жгли судебные дела.

Одновременно лучшие люди города немедленно отправили делегацию к Аббасу-Мирзе с просьбой прийти к ним и восстановить старое ханское правление. Надо ли говорить, что вступившие на елизаветпольскую землю два батальона регулярной пехоты с несколькими тысячами курдской конницы были встречены с восторгом.

В Гянджу Аббас-Мирза отправил своего старшего сына Мамед-Мирзу. Вместе с ним ехал и сын последнего гянджинского хана Джавата Угурлу-хан.

Первый должен был вписать в свою биографию победу над русскими, второй – стать новым ханом Гянджи.

Наш отряд, вызванный из Зурнабада, подошел к городу, когда никого из русских в живых там уже не было. Командовавший отрядом капитан Шнитников выслал вперед дюжину казаков с поручиком Габаевым предупредить окружного начальника о своем прибытии, но казаков окружили и пленили.

На подходе к городу русские роты окружили мятежники, требуя сложить оружие.

– Еще чего! – сплюнул Шнитников. – Чтобы русский офицер какому-то чумичке свою саблю отдал! Не бывать такому!

Он вышел вперед и, оборотившись к солдатам, приказал:

– Ребята, не посрамим геройский сорок первый полк! Ружья на руку! Барабанщики, бей атаку! За мной вперед!

Егерские роты, ощетинившись сталью штыков, пошли на пробой. Но едва они втянулись в узкие городские улицы, как засевшие в домах татары начали расстреливать егерей на выбор. В ответ артиллерийский поручик Корченко развернул пушки и в упор накрыл мятежников картечью. Толпа с криками и воплями подалась назад, но затем снова атаковала.

Окруженный со всех сторон, отряд Шнитникова упорно пробивался в сторону Тифлисской дороги. На наше счастье, именно в это время с тыла ударили освобожденные армянами казаки поручика Габаева, и мятежники, думая, что к русским пришла помощь, разбежались.

Выбравшись на Тифлисский тракт, Шнитников построил роты в каре и медленно двинулся в сторону Тифлиса. Преследовать его желающих не оказалось. Этот прорыв обошелся нам дорого – пали храбрый поручик Корченко и три десятка солдат.

Тем временем на подступах к Елизаветполю персы грабили богатые немецкие колонии Анненфельд и Еленендорф. Затем Мамед-Мирза и Угурлу-хан торжественно въехали в захваченный мятежниками Елизаветполь, где Угурлу-хан снисходительно принял от лучших людей городские ключи – символ отцовской власти…

Увы, но Гянджа столь тяжело и кроваво захваченная четверть века назад Цициановым, теперь практически без сопротивления оказалась в руках врага. Стремительный захват Елизаветпольского округа по своему моральному значению был для нас равен поражению в генеральном сражении. Следом за Гянджой поднялись против России и другие ханства.

Вскоре все пространство от границ Турции до отдаленных пределов Карабаха было охвачено пламенем мятежа. Персидские полчища беспрепятственно занимали города и селения. Грузия, как и в давние времена, оказалась в кольце врагов.

Невесть откуда сразу же объявились претенденты на российские земли. Сын умершего Селим-хана Текинского явился в Нуху, объявив себя ее властителем, некий Мустафа пытался захватить власть в Ширвани, сын Ших-Али-хана объявился в Кубинской провинции, старый враг Хусейн-Кули-хан направился в Баку, а Мир-Хасан-хан в Талыши. В Дагестане уже взывал к газавату Сурхай Казикумухский со своими сыновьями. Восстал из небытия даже всеми позабытый грузинский царевич Александр, стремившийся проникнуть в Кахетию. Не все они пришли с персидской армией, но все с английским золотом…

* * *

Следом за Гянджой заполыхало Талышинское ханство. Еще до персидского вторжения в начале июня хан Мир-Хасан неожиданно без видимой причины бежал из Ленкорани в Персию, бросив семейство.

Побег Мир-Хасан-хана произвел удручающее впечатление на всех, и никто не мог дать ему внятного объяснения. Ермолов в разговоре со своим начальником штаба Вельяминовым только диву давался:

– Странно, очень странно, ведь сей ханский род издавна отличался верностью России, а с моей стороны не было подано ни малейшего повода к обиде.

И в самом деле, еще отец Хасана неоднократно доказал свою преданность Петербургу и ненависть Тегерану. Сам же Хасан, в тяжелейшем для нас 1812 году, сражался в горах с персами до тех пор, пока не был выручен Котляревским. Измена Мир-Хасана произвела впечатление и на его семью. Влиятельная сестра хана Беюк‑Ханум, узнав об измене брата, уехала в Баку, где приняла православие.

Увы, измена Мир-Хасана оказалась вполне объяснима. Аббас-Мирза много лет обрабатывал хана и, в конце концов, увлек на свою сторону обещаниями расширения его ханства за счет других российских земель. Жажда власти и богатств оказалась для Мир-Хасана больше, чем честь и верность. Что ж, в жизни бывает и так…