В ночь перед штурмом солдаты, как обычно, готовили амуницию и оружие и молились, чтобы завтра Господь был милостив к их жизням. Офицеры писали письма родным.
17 ноября 1808 года, перед восходом солнца в пять часов утра был подан условный сигнал – три пушечных выстрела. После этого штурмовые колонны дружно двинулись вперед.
Заметив движение наших войск, персы бросили несколько светящих ядер и, осветив ими местность, как днем, открыли сильный ружейный и артиллерийский огонь. Персы дрались отчаянно, при этом было очевидно, что обучение французских инструкторов не прошло даром.
Первая колонна, устремившаяся к пролому в стене, была остановлена во рву разрывами бомб, которые осажденные сбрасывали со стен в большом количестве. Кроме этого, рядом со рвом были размещена замаскированные пушки, которые начали расстреливать атакующих в упор. Шедший впереди колонны полковник Симонович уже в самом начале атаки был тяжело ранен; заступивший его место майор Вылазков смог дойти до рва, где также был ранен. Второй колонне на первых порах повезло больше, и она дошла до крепостной стены. Более того, авангард даже взобрался на стену, но, не будучи поддержан вовремя остальными, авангард колонны был отбит, при этом начальник колонны майор Новицкий тяжело ранен. Принявший после него команду подполковник Борисоглебского драгунского полка Булгаков вскоре был убит. Несмотря на это, некоторые офицеры с гренадерами все же ворвались в город, где ожесточенно дрались на штыках с неприятелем. Однако персы, имея огромное численное превосходство, в конце концов окружили их со всех сторон и принудили отступить. Гудович пытался развить успех второй колонны, но не смог. Посланный им резерв был встречен во рву жестоким картечным огнем, и солдаты не смогли взобраться на стену. В третьей колонне все обстояло еще хуже – приставленные к стенке лестницы, несмотря на свою пятисаженную длину, оказались слишком короткими, и офицеры с солдатами просто топтались под стенами, под огнем противника.
Опытному Гудовичу не составляло труда понять, что штурм не удался и чем дольше он будет его затягивать, тем понесет больше бесполезных потерь. Скрепя сердце фельдмаршал приказал барабанщикам бить отбой. Отступив в полном порядке, войска заняли те места, которые занимали до атаки. Эриванская крепость осталась по-прежнему в осаде, но теперь ситуация переменилась не в нашу пользу.
Удивительно, но своенравный Гудович отказался принять на себя ответственность за неудачный штурм, обвинив в своем провале… персов, которые впервые использовали для защиты крепости бомбы и мины со скрытыми взрывателями.
Наши потери составили 743 человека (279 убитыми и 464 ранеными), при этом некоторые полки были полностью выкошены и полностью потеряли боеспособность. Например, в Тифлисском полку, шедшем на штурм, имевшем 460 солдат, после штурма осталось в строю 190 человек.
Вместо того чтобы отказаться от дальнейших попыток овладеть Эриванью и пока не поздно вернуться в Грузию, Гудович продолжал посылать угрожающие письма коменданту крепости, которые выглядели теперь просто глупо:
«Если вы надеетесь, что после бывшего штурма, я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания, могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мною находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в самую крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять второй и третий штурм. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость.
У меня войск еще много, также провианта, скота и всего нужного довольно. Храбрые войска ни в чем не имеют нужды, а зима для русских не страшна, ибо русские, родясь в холодном климате, всегда в военное время проводят жестокие зимы в поле. Наконец, вся Эриванская область, кроме одной крепости, и вся Нахичеванская провинция на вечные времена покорены под владения Всероссийской империи. Между тем крепость Эриванская, ни откуда не может ожидать себе секурса, ибо и последний, с сердарем Хусейн-ханом, осмелившийся после бывшего уже штурма переправиться на сию сторону Аракса, моим отрядом, нарочно для того оставленным, рассеян и удалился в беспорядке за Кара-су, причем видно было, что он не для помощи крепости приходил, а единственно для разорения жителей эриванских деревень, которых несколько на бегу своем и ограбил. Итак, решительно и в последнее объявляю вам, почтенный комендант и все эриванское общество, что если вы тотчас не сдадите мне добровольно крепости, то в то время, когда я необходимостью доведу оную до сдачи, прежние мои снисходительные обещания не будут иметь уже места, и в то время весь гарнизон, защищающий крепость, должен будет остаться военнопленным».