Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Решительность князя Долгорукова возымела нужное «действо» — местные жители вместе с большими и малыми «владельцами» не только не обнаружили «противности», но и «великую мне учтивость показывали и послушание как больше быть невозможно, как в провианте, фураже и подводах с великим довольством давали с радостию; сверх всего под драгун презентовали 660 лошадей», как следует из его доклада в Петербург. Князь гордился тем, что «привел в подданство ее императорскому величеству правинции… с которых будет ее императорскому величеству доходу около ста тысяч рублев»^{474}. Правда, эти доходы еще надо было получить.

Об спехах решено было известить российских подданных. Опубликованная 7 мая 1727 года в Петербурге «Реляция» гласила: «Сего мая в 1 день получена ведомость от генерала господина князя Долгорукова, аншефт командующего над войски ее императорского величества, обретающимися в Персии, из Дербента от 5 числа апреля сего 1727 года, что он имел свой марш из Гиляни до Дербента с некоторою частью кавалерии и, будучи в том марше, привел ея императорскому величеству в подданство персидския провинции, лежащия по берегу Каспийского моря, а именно Кергеруцкую, Астаринскую, Ленкоранскую, Кызылагацкую, Уджаруцкую, Сальянскую, також и степные народа Муганской, Шегсеванской, Мазаригской провинции пришли в подданство ж. И во время сего его маршу помянутых провинций владельцы ханы, султаны и другие управители великую показывали ему учтивость и послушание, и в провианте, в фураже, и в подводах великое он имел от них довольство, и давали все с радостью; и сверх того под драгун презентовали шестьсот шестьдесят лошадей, и в верности ее императорскому величеству подданство учинили присяги и обещали платить на каждый год в казну ее величества податей по сту тысяч рублев: також и армяня из собрания Саганацкого прислали к нему своих депутатов с прошением, чтоб им всем быть в вечном ее императорского величества подданстве, и дать бы им места для поселения в провинциях, принадлежащих ее императорскому величеству, которые им показаны; и они, армяне, видя те места, довольны оными явились, понеже оные места изрядные, хлебородные и лесные, и желают на оные переходить. Також персиане тех провинцией, которые по трактату достались под владение турецкое и которые под владением персидским остались, просят в подданство ее императорского величества; понеже от турков им великия озлабления, разорения и тиранства учинены. И тако с помощью Божиею дела ея императорского величества в Персии благополучно идут»^{475}.

Энергично действовали и другие местные командиры: в феврале 1726 года «при урочище Шембебазар» был разгромлен мятежный отряд «Мамад Али хана сардара»^{476}. Однако кроме привычных уже деревенских «бунтов» появилась и другая опасность. Вслед за турецко-афганским миром последовали неприятельские действия. Афганский военачальник Сайдал-хан с четырехтысячным отрядом из соплеменников и вспомогательным персидскими частями объявился на границе Гиляна. 20 декабря 1727 года под Лагиджаном его встретил майор Кескерского полка Иван Юрлов с командой всего из 200 солдат, 20 драгун, 20 казаков и 50 конных грузин и армян. Привыкший побеждать персидские войска Сайдал-хан бросил на горстку людей свою конницу в «панцирех» и «железных шишаках», но встреча с регулярной частью закончилась для нее плачевно. Афганцы были встречены залповым огнем, повернувшая назад конница затоптала свою же пехоту, и нападавшие все вместе бежали с поля боя от штыковой атаки. Отряд Юрлова потерял в бою пять человек убитыми и 28 ранеными; со стороны неприятеля было «побито и потопло в реке» 600 человек^{477}.

В феврале 1728 года князь докладывал об успехах другого командира — полковника Василия Озерова, который со своим отрядом «за Кесмою» трижды разбил повстанцев, объединившихся под знаменем самозванца, провозгласившего себя сыном шаха Султан-Хусейна, умершего или убитого в афганском плену осенью 1727 года. В марте «шахович» был разгромлен еще раз и «пешком ушел в горы», потеряв убитыми 150 человек. Его потери могли бы быть и больше, но, объяснял командующий, «здешнего неприятеля за легкость чрез меру много побить невозможно»^{478}.

В донесении из Дербента 8 октября 1727 года генерал с гордостью, хотя и не без некоторого преувеличения, подводил итог своих усилий:

«И как я сюда прибыл, то в великой слабости и опасности были здешние дела, а именно: из крепости Святого Креста версты без конвоя не смели выступить; в Дербенте тако ж на поля за сады не смели выехать, а коли и езживали, то обще собравши с наипом человек по двести и больше; в Ряще без конвоя офицеры из квартиры в квартиру друг к другу не хаживали; а чтобы от Сулака до Дербента и от Дербента до Баку отнюдь не смели сухим путем коммуникацию учинить — и не думали о сем, чтобы могла статься коммуникация. И так наши люди были в робости и в отчаянии, и в великой слабости все наши дела в Персии обращались, о чем обстоятельно известен Верховный тайный совет.