Персики для месье кюре

Вот, Франсис Рейно, что случается с мальчиками, которые убегают из дома, чтобы стать моряками и уплыть в далекие моря.

Это твой голос, отец. Я знаю, ты прав. И мне бы следовало попросить у Господа прощения. Но ничего не могу с собой поделать: душа моя охвачена возбуждением, даже, пожалуй, восторгом. Наверное, из-за этого я и не могу молиться. Но никакого раскаяния не испытываю.

Интересно, что за морское чудище меня проглотило? И прав ли ты, обвиняя меня? И стало ли случившееся наказанием за мой побег? Или, может, я всю жизнь прожил внутри этого чудовища, даже не подозревая о том мире, что находится снаружи?

Глава седьмая

Среда, 25 августа

Должно быть, я немного поспал. Сколько, не знаю, но когда проснулся, уже спускалась ночь и маленький прямоугольник света, видневшийся за решеткой окошка-продуха, померк и приобрел красноватый оттенок. Я весь застыл от лежания на каменном полу, казалось, у меня болит каждая мышца. И все же я как-то умудрился уснуть. Наверное, вследствие чрезмерной физической и душевной усталости.

Я снова взобрался на пирамиду, сложенную из старых упаковочных клетей, чтобы проверить, не видно ли из окошка чего-то нового. При этом я, разумеется, не мог не заметить, что лужа на полу стала значительно шире и глубже; пробираясь к окну, я насквозь промочил свои старые прогулочные ботинки.

Ветер совсем стих, да и дождь прекратился. Стоя на груде клетей и прижимаясь лицом к решетке, я чувствовал, что запах готовящейся пищи стал гораздо сильнее. Ну естественно. Ведь здешние жители едят после захода солнца, а то и в полночь или даже позднее.

Я прикинул, стоит ли снова звать на помощь. Может, все-таки кто-нибудь услышит меня и освободит из заточения? Да и, в конце концов, сколько еще мои тюремщики намерены держать меня здесь? Это же просто нелепо! Чем больше я об этом думал, тем сильней все смахивало на чью-то неудачную проделку, на шутку, зашедшую слишком далеко.

Вода продолжала вливаться в мое зарешеченное окошко — видимо, подвальный продух — и беспрепятственно стекать по стене на пол. Возможно, где-то рядом проходила одна из старых, давно не используемых газовых или канализационных труб — как бы то ни было, сильно поднявшаяся речная вода по этой трубе теперь направлялась как раз в мою сторону, и заткнуть протекающую трубу у меня не было никакой возможности. К сожалению, я все же предпринял такую попытку, но единственное, что мне удалось, это насквозь вымочить одежду и обувь.

Я снова влез на груду клетей и стал звать на помощь.

Никто, разумеется, не пришел. Никто не откликнулся. Из брюха «кита» мой голос, видно, доносился еле слышно.

Я кричал, пока не охрип. Пять минут или, может, десять. Я чувствовал аромат пекущегося хлеба, сложные запахи соусов, щедро сдобренных специями и маслом, аромат розовых лепестков и жарящейся баранины, горохового теста и каштанов…

— Помогите! Я здесь! Это Франсис Рейно!

У меня уже голова кружилась от крика. Сейчас я бы обрадовался кому угодно — даже тем, кто на меня напал, — лишь бы снова не остаться в одиночестве, наедине с собой. Я даже несколько удивился, осознав это. Никогда раньше я не питал такой неприязни к собственной компании. Сейчас даже лицо отца Анри Леметра, похоже, было бы для меня поистине манной небесной среди Аравийской пустыни.[57]

— Помогите! Пожалуйста, помогите!

Я даже толком не знал, к кому взываю. Быть может, к тебе, отец? А может, к самому Господу Богу? Но мне никто не ответил, и в конце концов я слез со своей вышки и вернулся на лестницу — эта лестница вскоре стала единственным местом в подвале, не залитым водой. Я завернулся в куртку и попытался снова уснуть, и мне, похоже, это удалось; а может, я просто впал в некое тупое беспамятство, из которого меня через какое-то время вывел гулкий стук, доносившийся сверху.

Бум, бум, бум, бум.

Стук был настойчивым и ритмичным, похожим на далекий грохот барабана.

Бум, бум, бум, бум.

Музыка? Нет, не думаю. Маро — не то место, где часто услышишь музыку. И потом, в этом ритмичном стуке чувствовалось нечто органическое, некая едва уловимая неровность, словно биение сердца, страдающего аритмией. И я подумал, отец мой: а что, если это бьется сердце проглотившего меня кита, которому снятся новые победы?

И вдруг до меня дошло. Я наконец-то понял, где нахожусь! Этот звук, похожий на биение великанского сердца, был грохотом работающего тренажера.

Я находился в подвале под спортзалом Саида.

Глава восьмая

Среда, 25 августа