Персики для месье кюре

Я чувствовала, что она слушает очень внимательно, и понимала: какую-то связь между нами мне все-таки удалось создать! Пусть это дешевая магия, зато она всегда действует. Всегда. От завернутой в рисовую бумагу коробки с трюфелями, которую Инес держала в руках, исходил мощный поток соблазнительных ароматов: горького шоколада, растопленного со сливками, подслащенного ванильным сахаром и сдобренного лепестками роз, красных, как сердце… Попробуй. Испытай меня на вкус. Познай наслаждение.

Инес вдруг посмотрела мне прямо в глаза, и в ее глазах я увидела собственное отражение. На мгновение мне показалось, что я окружена золотистым ореолом на фоне неба, ярко освещенного закатными лучами.

А она, по-прежнему пристально уставившись на меня, сказала:

— Мадам Роше, при всем моем уважении к вам заявляю: у нас с вами нет ничего общего. Я — вдова, несчастная, но вряд ли достойная порицания женщина. Я была вынуждена уехать за границу в связи с обстоятельствами, которые оказались сильнее меня. У меня есть ребенок, которого я растила в скромности и послушании. А вы — совсем другое дело; вы — просто незамужняя женщина, имеющая двоих детей, но не имеющая ни веры, ни настоящего дома. И все это, согласно традициям нашей культуры, делает вас попросту шлюхой.

С этими словами она затянутой в черную перчатку рукой протянула мне коробку с трюфелями, повернулась и мгновенно исчезла внутри своего плавучего дома; и в эту самую минуту на том берегу зазвонили колокола, созывая людей к мессе, а я так и осталась стоять, держа в руках подарочную коробку с шоколадом и понимая, что все это на редкость глупо и бессмысленно, а слезы уже жгли мне глаза, так что казалось, будто с небес идет огненный дождь.

Глава девятая

Среда, 25 августа

Шлюха. Так вот какого она обо мне мнения! Меня, конечно, обзывали и похуже, но никогда — с таким холодным желанием ужалить. Скорпион, сказала Оми. Да, именно скорпион — яд, яд, яд в каждом слове, во всем… Я уронила коробку с трюфелями на причал и почти бегом бросилась назад, на бульвар. Мне казалось, будто я тону, будто меня привязали к каменной глыбе и теперь она вместе со мной погружается на дно равнодушной Танн.

Ну, а чего ты, собственно, ожидала, Вианн? — раздался у меня в ушах чей-то голос. — Это же всего-навсего шоколад. Второсортная, жалкая разновидность магии, тогда как ты легко могла бы заставить Хуракан…

Голос был так похож на голос матери! И все же в нем не чувствовалось ни капли материнского тепла, ибо то был голос Зози де л’Альба. Ее голос до сих пор порой врывается в мои сны. Зози никогда бы не позволила каким-то сентиментальным переживаниям помешать ей достигнуть цели. Она невосприимчива к любым ударам; любой яд словно проскальзывает сквозь нее, не причиняя никакого вреда.

Ты слаба, Вианн, вот в чем твоя проблема, — продолжала она, и в глубине души я понимала: она права. Да, я слаба, потому что мне далеко не безразлично, что обо мне подумают другие люди; потому что я хочу быть кому-то нужной; потому что даже скорпион, который и живет-то ради того, чтобы ужалить, может рассчитывать, что я протяну ему руку помощи…

Но это же просто глупо, — сказала Зози. — Так ведь любому может прийти в голову, что ты сама хочешь, чтобы скорпион тебя ужалил.

Неужели это действительно так? Неужели я сама себя обманываю? Неужели меня притягивают неудачи? Неужели мой порыв помочь Инес был вызван желанием навредить себе?

Я вела Розетт домой, и улицы, по которым мы шли, казались мне насквозь пропитанными презрением и враждебностью. Мы миновали спортзал; у его дверей вполголоса беседовали несколько мужчин в джеллабах и молитвенных шапочках такийях. Но стоило нам поравняться с ними, и мужчины тут же умолкли, выжидая, когда мы пойдем дальше.

Дома я приготовила обед, который должен был понравиться всем — вкусный домашний суп, хлеб с оливками и запеченный в духовке рисовый пудинг с персиковым джемом, — но сама была настолько встревожена, что не смогла съесть ни крошки. Вместо обеда я выпила кофе и села у окна, тупо глядя на редкие фонари, горевшие на бульваре Маро, и страшно тоскуя по дому, по Ру, по нашему суденышку, по моей маленькой chocolaterie, по Нико, по матери и по всем тем простым и знакомым вещам, которые больше уже не казались мне такими уж простыми.