Персона нон грата

Генерал-полковник Фокин медленно оседал в рубке. Он проваливался в люк, как в прорубь, глядя перед собой сквозь стекла в брызгах речной волны. И там, за стеклами, упрямо качался все тот же «чемодан».

От него некуда было спрятаться. Хлопающие створки «чемодана» были как пасть, готовая все пожрать. «Чудище обло, огромно, стозевно и лаяй», — зачем-то вспомнил Фокин, и чемодан представился ему символом смутного времени, переживаемого Родиной. «Чемодан», из которого выкинули истинные ценности, оклеев взамен пестрыми заморскими этикетками. «Чемодан» пустой, алчный, зубастый, готовый вместить в свою утробу все без разбору: реку, и затянутый туманом берег, и облака, плывущие над растрепанными космами плакучих ив…

А потом «чемоданом» обернулся сам Анатолий Митрофанович. Его осторожно вытащили из рубки, перенесли на берег. Он был тяжелым, и для дальнейшей транспортировки понадобились носилки. Их несли четыре человека, спешащих, видимо, на поезд, и тут Фокин впервые ощутил страх оказаться забытым среди тюков и коробок.

Генерал-полковник Фокин лежал на спине. В предплечье воткнулась игла. По телу разлилось тепло, и та игла, что была в сердце, немного затупилась. Он снова слышал слова людей и понял, что разговор — о нем, Фокине.

— Необходимо срочно госпитализировать… К машине на руках, быстро… Вертолет… Что он есть, что нет… Выделить две сопроводительные с «мигалками»… Вертолет… Низкая облачность… Доктор, что вы там копаетесь?.. Летчик говорит, что не уверен в себе, у него нет допуска на полеты в таких метеоусловиях. Не берет ответственность…

Фокин старался удержать в сознании нить разговора, но его подняли и опять куда-то понесли. Нить рвалась, в нее вплетались слова и звуки какой-то разухабистой песни:

А поезд тихо-хо,
А поезд тиха-ха,
А поезд тихо ехал на Бердичев…

И действительно, Анатолий Митрофанович ощутил движение, плавное, убыстряющее. Вокруг него сгущалась мгла, наполненная голосами, звуками, воспоминаниями.

— Кордиамин, два кубика… Не довезем… Организм крепкий, выдюжит…

Сквозь окно автомобиля в брызгах дождя Анатолий Митрофанович Фокин увидел серое небо, задернутое облаками, и подумал: «А тот бы парень смог. Капитан Першилин».

На вышке, где в десятки биноклей следили за переправой иностранные наблюдатели, маленькое происшествие с понтоном осталось почти незамеченным. Майор Ричард Максвелл толкнул в бок подполковника Сергея Викентьева и щегольнул русской пословицей:

— И на старуху бывает проруха? Помнится, в прошлый раз на показе техники ваш старший атташе говорил гостям, что советский понтонный парк лучший в мире.

— Говорил, — согласился Викентьев. — Будь это не так, разве бы вы его содрали один к одному?

— Не будем считаться, — примирительно сказал Максвелл, снова наводя бинокль на понтонный моет. На его береговое звено по спущенным аппарелям входил первый танк. — Гляди, сейчас дадут пробную нагрузку.

Танк на секунду застыл, словно примериваясь, над трансмиссией взлетел голубой дымок, и грозная даже на расстоянии машина стремительно пошла по мосту.

Викентьев спустился с вышки и пошел к вертолету. Покачивались лопасти несущего винта. Покачивался, свешиваясь из открытой двери, обрывок брезентового ремня. В салоне экипаж с молчаливым ожесточением играл в нарды.

Летчик почувствовал взгляд Викентьева, поднял голову, увидел голубые просветы на погонах:

— Товарищ подполковник, хотя бы вы объяснили этой пехоте, что погода нелетная!

Викентьев сказал:

— Для летчика нет нелетной погоды. Есть сложные метеоусловия.

Учения продолжались. С ходу форсировав водную преграду, танки вырвались на оперативный простор, ограниченный, правда, невеликими размерами полигона. «Враг» был разбит.

А под вечер в штаб Группы поступили претензии граждан страны пребывания. В одной деревне танки снесли угол амбара, в другой раздавили свинью, а в общем — нормально, обычные мелочи.

Среди местных жителей пострадавших не было, докладывал оперативный дежурный первому заместителю командующего Группой войск.

Среди личного состава Группы тоже. Заболевшие, правда, были, но о заболевших не докладывают по первому перечню, а генерал-полковник Фокин находился уже в Москве, в Центральном госпитале Министерства обороны.

24. Крысы в городе

Ева крепко прижималась к плечу Кости, на котором четырьмя звездочками поблескивал погон с голубым просветом. Они шли по улице, и редкие прохожие оборачивались вслед. Прошлым летом одна девчонка из параллельного класса гимназии на спор прошла днем по Торговой голой, в одних туфлях. Кажется, даже тогда прохожие оборачивались реже. Бранились старушки, пившие кофе в тени полосатых тентов, восхищенно свистели парни, но в целом все сошло, и килограмм мороженого десяти сортов был выставлен проигравшей стороной.