Персона нон грата

В гвардейском дважды орденоносном полку Сильвестра Фельда и впрямь уважали. Когда, закончив разговор, он подъезжал к воротам, дежуривший на КПП солдат не поленился, распахнул их перед неказистым «ровером» Сильвестра и даже отдал честь. В зеркальце заднего обзора он видел, как медленно затворились тяжелые створки с красными звездами. Там остались его друзья и частица сердца.

Сильвестр Фельд крепче нажал на педали. Он еще вернется. Со щитом или на щите. Третьего не дано.

28. Человек без роду-племени

Хорошенькой женщине одинаково идут строгий костюм, ковбойские джинсы или даже платье из деревянных пластинок — последний вопль моды, которым молодая и рисковая жена бразильского советника-посланника сразила всех на последнем рауте. Так и столице страны пребывания было к лицу любое время года — и зимние дожди, и летний зной.

Ни то, ни другое Баева не пугало. Англичане правильно говорят: нет плохой погоды, есть плохая одежда. Мысленно Георгий Петрович прибавлял к этому: или неважная машина. Когда его служебную «Волгу» оборудовали кондиционером, он вообще стал независимым от метеоусловий, и сейчас из прохладного ее салона любовался площадями в утреннем солнечном свете, блеском речной воды, плавно перемещавшейся в гранитных берегах.

Из левого поворота Баев вылетел на цепной мост, прижал педаль акселератора и держался в «зеленой волне» до самого Большого кольца, где по глазам ударил красный огонь светофора и везение кончилось. Белую «Волгу» с дипломатическим номером тотчас подвергли атаке продавец газет и два малолетних мойщика стекол. Бородатый калека в форменной безрукавке «Завтрашнего дня» настойчиво постучал согнутым пальцем в затененное стекло. Баев послушно открыл ветровичок, получил свернутую в трубку газету и высыпал мелочь в подставленную ладонь. При этом разносчик мазнул по лицу Георгия Петровича взглядом, в котором читались нелучшие чувства к благополучному господину в русском «мерседесе», как здесь именуют «Волгу» тридцать первой модели.

Девяносто девять человек из ста уверенно отнесли бы пресс-атташе советского посольства к тем, кому повезло в жизни. Лишь один позволил бы не согласиться с этим мнением. Сам Георгий Петрович.

Да, Баев был в престижной должности пресс-атташе и звании первого секретаря второго ранга. Да, он пользовался доверием посла и авторитетом среди журналистов — своих и страны пребывания. Все было у него, как у людей его круга, — жена, доводившаяся племянницей не последнему лицу в министерстве иностранных дел, сын — шалопай, поклонник и невольник тяжелого рока, собака породы буль-мастиф, а вот удачи не было. Иначе носил бы он сейчас свою фамилию, а не эту усеченную.

Красный свет светофора. Где-то впереди, наверное, пробка. Не объехать. Надо ждать. Баев выключил двигатель и закурил первую из трех дневных сигарет.

К своему дипломатическому званию Баев не шел — полз, скребся, царапался, продирался чуть не на коленях. В этот мир, недоступный простому смертному, как загробная жизнь, Георгий прокрался… через спортзал. На пятом десятке его отец неожиданно оказался учителем физкультуры в школе для детей дипломатов и служащих загранучреждений. Вместе с ним в маленькую и уютную европейскую страну приехал Георгий и обмер. После родной Вологды, с ее песенно прославленным «резным полисадом», здесь дух захватывало. Не от блестящих побрякушек — от блестящих возможностей, от постоянно улыбчивых людей на улицах, где тротуары безупречно вычищены, в отличие от вологодских, деревянных, прогнивших. И даже дышалось по-другому, вольнее, свободнее, а полисмены в грозной амуниции, с дубинками и кобурами, с готовностью подвозили заплутавшего Жору домой. Он зубами вцепился в учебу. Только так, думалось, мог рассчитывать впоследствии вернуться сюда. Но не отметками, даже сверхотличными, пробивалась дорога в МГИМО.

Одноклассники Жоры без стеснения рассказывали, как туда попадают. Они уверены, что и для них на каком-либо из факультетов — предпочтительнее внешней торговли — найдется местечко. Бегая за мячами на теннисном корте, Жора выяснил у дипломатов, что есть и еще одна дорога, окольная: «Чтобы попасть в МГИМО, сначала пройди мимо». Была такая милая шуточка.

И Жора пошел мимо — на заводе, а потом в армии он пластался, активничал, чтобы только получить направление в заветный вуз. Своими руками он создал биографию, которая вызывала уважение: рабочий, солдат, комсомольский вожак. В виде исключения таких тоже принимали, чтобы рабоче-крестьянское происхождение было представлено в блатной конторе.

Жоре предложили факультет журналистики. Он согласился. В качестве основного ему дали язык, бывший заведомо неперспективным. Георгий не возражал. Направляя его в первую заграничную командировку, кадровики обратили внимание на его фамилию: «Пустобаев? У советского журналиста, которому придется выступать перед заграничной аудиторией, не может быть подобной фамилии. Согласитесь, Георгий Петрович…»