Персона нон грата

За несколько десятков лет журналистской работы доктор Агаштон привык к разным поворотам сюжетов. Однако стекла его очков затуманились, когда в кабинете прозвучали первые слова Петера Дембински. Только вчера он, назначенный шеф-репортером, сидел напротив главного редактора, а сегодня только голос звучит, сохраненный магнитной пленкой. «Извините, господин Фельд, но журналист, духовник и врач обязаны свято блюсти профессиональную тайну».

Агаштон нажал клавишу диктофона, перематывая пленку назад. Теперь, когда Петера нет в живых, он сам, главный редактор «Завтрашнего дня», продолжит его тему. Судя по всему, Петер начал порученное ему журналистское расследование о сети прокоммунистической агентуры. В дальнейшем надо узнать поподробнее об этом Фельде, а пока достаточно того, что есть на пленке.

Убористым почерком, говорившем о скрытном характере, Агаштон быстро заполнял четвертушки плотной бумаги. Марцелла бесшумно — когда требовалось, эта крупная женщина умела быть незаметной, незаметной и незаменимой — подходила к столу, забирала листочки и перепечатывала на машинке. Агаштон был журналистом старой школы и не признавал новомодных компьютеров. Перо, машинка, вересковая трубка — что еще нужно человеку для работы!

Еще нужно время, а вот его-то Агаштону катастрофически не хватало. В дверях кабинета маячил не только дежурный по номеру — тот подождал бы, пока шеф сам принесет свой сенсационный материал, — но и коммерческий директор. Он следит за графиком прохождения полос, и если задержка превышает сорок пять минут, то неустойку типографии выплачивает редакция.

Редактор строчил материал в форме прощания с коллегой, но, по сути, это был образчик публицистики, нацеленной против компартии, которая после сокрушительного поражения на выборах пытается подняться на ноги. «Подняться, чтобы задушить демократию и вновь призвать в страну русские войска, которые калечат не только тела, но и души наших сограждан. Да простит их Бог, а мы простить не можем!»

Агаштон откинулся на спинку кресла. Прикрыл глаза. Во рту пересохло от крепкого трубочного табака «Боркум-риф». Он позвал в кабинет дежурного по номеру.

— Срочно в набор. На открытие полосы. Полужирным петитом.

— Тогда придется сократить репортаж о забастовке водителей такси и грузовиков.

— Сократите.

— Вы и так оставили всего сто строк.

— Хватит и пятидесяти.

— Но…

— Я сказал — хватит!

Агаштон нажал кнопку селектора.

— Марцелла, где достойный молодой человек, который принес нам кассету?

— Достойный? Вы шутник, шеф. Он в зале игровых автоматов. Позвать?

— Да, будьте добры, дорогая. И сварите нам кофе.

Агаштон вытащил из диктофона, подбросил на ладони микрокассету. Хотелось бы знать, каким образом она оказалась у этого лоботряса! Впрочем, у парня на лацкане куртки значок молодежной партии «Феникс». Если и голова годится не только для того, чтобы носить мотоциклетную каску, то парня можно использовать.

— Я хотел бы поднять тост за первый шаг вашего сотрудничества с самой популярной газетой в стране. Когда вы займете пост мэра в своем городе, не забудьте об этом! — сказал доктор Агаштон. Его бокал встретился с бокалом Дона, и звякнули в хрустале кубики льда. Агаштон незаметно постучал сухоньким кулачком по полированной столешнице, чтобы отвести беду. Уж больно напоминала эта сцена вчерашнюю. «Надо учредить премию имени Петера Дембински», — подумал доктор Агаштон, отпивая глоток джина с тоником, холодный и обжигающий, контрастный, как сама жизнь.

На экране дисплея фотография Петера Дембински отыскала наконец свое место на открытии полосы. Как пьедестал, портрет в траурной рамке подпирали двести строк, набранные петитом. Оператор нажал клавишу, и компьютер без его помощи переверстал первую полосу, выбросив заметку о забастовке водителей.

12. «Не пей вино, оно отравлено»

Придерживая в мешке радиостанцию, чтобы не билась об укладку с инструментами и ящик с пистолетом, Сильвестр шагал к фотоателье «Парадиз». Проходные дворы, зеленые островерхие теремки переносных писсуаров, городская свалка, где пришлось прятаться за кучами мусора от подростков, стрелявших из «мелкашек» ворон, — все вместил этот жаркий день, самый, быть может, длинный день в жизни Сильвестра Фельда. Наступила ночь, а он все еще был на ногах. С каждой минутой увеличивалась вероятность быть сцапанным патрулем, потому что все меньше прохожих оставалось на пустынных улицах. Конечно, старик с брезентовой самодельной сумкой через плечо очень смахивает на безобидного нищего, но сегодня Фельд уже несколько раз видел со стороны: для выяснения личности задерживают всех подряд.

Патрулирование по схеме «Гребень». Город закрыт. Если не найти надежного пристанища на ночь, то утро встретишь в камере следственного изолятора.

За оградами особняков глухо или звонко, добродушно или зло, в зависимости от породы и настроения, взлаивали собаки. Не те кабыздохи, что справляли свадьбу на пустыре, но псы, имеющие свою будку, миску с похлебкой и обязанности перед хозяином и обществом. Жаль, что Петер Дембински не держал волкодава.