Перст судьбы. Эсмиль

Она явилась почти через два часа, с ног до головы закутанная в роскошную песцовую шубу, а следом за ней мальчишка-прислужник тащил увесистую корзину, чье содержимое было прикрыто тканью. Дарвейн обернулся на скрип двери. Его рабыня стояла на пороге со странным выражением на лице и небрежно поигрывала плетью.

– В моей стране, – произнесла она, осматривая убранство бывшего амбара, – пытки непокорных рабов давно перешли в разряд искусства. Самым лучшим палачом считается тот, у кого жертва остается живой в течение многих дней.

Дарвейн невольно похолодел, услышав этот жесткий, бесстрастный голос. Он абсолютно не вязался с миниатюрной блондинкой, которая стояла перед ним, поджав губы. Холодный голубой взгляд принадлежал какой-то чужой, незнакомой женщине, и эта женщина уж точно никогда не была рабыней.

– Здесь холодно. Принеси жаровню, – коротко бросила Эсмиль Вирстину, который молча стоял над связанным пленником.

Данганар кинул вопросительный взгляд на своего командира. Тот молча кивнул. Когда Вирстин вышел, Дарвейн быстро пересек амбар и крепко ухватил девушку за руку.

– Что ты себе позволяешь? – прошипел он. – Ты забыла свое место, рабыня?

Она медленно освободилась, поправила шубку, и спокойно произнесла:

– Нет, хорошо помню, кто я здесь. Но так же помню и то, кем я была там. Не беспокойся, я буду послушной девочкой.

Вернулся Вирстин, неся в руках переносную жаровню. Следом за ним шел Ниран с мешком угля. Через несколько минут жаровня была установлена, и в ней запылал огонь.

– Вот теперь гораздо лучше.

Эсмиль одарила Дарвейна самой соблазнительной улыбкой из своего арсенала, от чего тот почувствовал невольное томление в чреслах, и вдруг резким движением сбросила с плеч серебристый мех. Мужчины невольно подались вперед, впиваясь взглядами в роскошное женское тело, лишь слегка прикрытое странными полупрозрачными одеждами. Кто-то из них даже застонал, а Дарвейн заскрипел зубами, чувствуя, как в душе поднимается волна жгучей ревности.

Эсмиль долго думала, правильно ли поступает, прежде чем приняла окончательное решение. Выбирать было не из чего. Если она не желает на всю жизнь остаться рабыней, значит нужно завоевать этого мужчину. Обольстить его, искусить, поставить на колени у своих ног. Заставить его боготворить себя, как святыню. Разве не эту роль предназначила Бенгет Всеблагая для своих дочерей?

Жена хозяина гостиницы – скромная, забитая женщина – одолжила ей свой швейный набор и спицы. Если бы северянка только знала, зачем этой странной рабыне с надменным взглядом и дерзкими речами понадобилось столько игл сразу! Эсмиль требовала двадцать пять, но нашлось только десять. Девушка попробовала их на прочность и остроту и презрительно скривилась. Если оружие мужчин было из отличнейшей стали, то иглы оставляли желать лучшего.

Кроме игл и спиц, она забрала на кухне каминные щипцы и моток прочной тонкой веревки. В конюшне позаимствовала кнут и стек, даже не подумав, что хозяева вещей могут обвинить ее в краже. Слуга, присматривавший за лошадьми, просто не посмел отказать этой надменной даме в пышных мехах.

Уложив все находки в корзину и прикрыв ее куском полотна, Эсмиль подозвала к себе дворового мальчишку, помогавшего, за монетку, постояльцам переносить вещи. Подросток просто расцвел, когда прекрасная дама потребовала его услуг. Он тащил корзину с таким усердием, что прикажи Эсмиль ему совершить подвиг, он бы тут же спросил, кого убить для нее.

И вот теперь она стояла посреди обшарпанного деревянного сарая, в котором еще недавно сберегалось зерно. Тонкие полупрозрачные ткани не скрывали ни изгиба царственной спины, ни роскошную грудь с напряженными розовыми сосками. Эсмиль распустила волосы по плечам, подкрасила углем брови, чуть затемнила веки, чтобы сделать взгляд выразительнее. Да, уголь это не сурьма, но выбирать не приходилось. Из-за светлых ресниц у нее постоянно было по-детски наивное лицо, а ей так хотелось сегодня показать хоть малую часть того, на что она способна.

С одеждой было труднее всего. То, что она купила в лавке, абсолютно не подходило.

Местные женщины прятали свои тела под кучей абсолютно не нужных тряпок. Стягивали грудь, застегивали ворот до самого подбородка, а под таким ворохом юбок можно было скрыть что угодно, а не только кривые ноги! Как истинная амаррка, Эсмиль считала, что женское тело создано для восхищения и поклонения. Зачем прятать его от мужских взглядов? Она потратила почти час на то, чтобы добиться нужного эффекта от тяжелых и плотных тканей. Ей повезло, что хозяйка платяной лавки всунула ей несколько шелковых платьев. Эсмиль просто надела одно из них прямо на голое тело, презрительно откинув в сторону нижние юбки, рубашку и кожаный корсаж. Тонкий полупрозрачный шелк облепил грудь, будто вторая кожа, а ниже талии струился роскошными складками, в которых то и дело мелькала то изящная лодыжка, то изгиб стройного бедра.

Дарвейн смотрел на нее, как на чудо, и не мог отвести глаз. Казалось, будто это не земная женщина, а некая небожительница, сошедшая с небес в эту мрачную обитель.