Перстень Григория Распутина

– Нельзя. Полковник велел ее не беспокоить. Сын у нее в войну погиб, этот самый Балабайченко его и застрелил предательски.

– Ты смотри, какая сволочь. С детства, говоришь, таким был? Тогда вот что, сходи в их двор, поговори со стариками, может, кто его и вспомнит. Раньше ребятня двора дружила, и улицами дружили, наверняка кто-то из его приятелей жив еще. Узнай, в какой он школе учился. Может, еще кто из учителей жив?

– Точно, спасибо, дед. Пойду я тогда? – вскочил с места воодушевленный Валентин.

– Ступай.

– Да куда так сразу? – заволновалась Елена Петровна. – Чаю хоть попей!

– На пенсии напьется, – вмешался дед. – Что ты, Елена, все квохчешь над ним, «маменькиного сынка» вырастить хочешь? А он мужик. Ступай, Валентин.

Мурзин еще издали заметил Наташу, ее белое модное пальтишко, легкую, словно летящую походку. Наташа была красива. Темно-зеленые миндалевидные глаза, длинные ресницы, черные, густые, подкрученные на концах длинные волосы. Не девушка – картинка. Только вот почему-то эта картина не заставляла его сердце биться быстрее, лететь к ней навстречу. Он любовался ею отстраненно, как вазой в витрине или картиной в музее.

– Привет, Сашка! – подбегая к Мурзину и целуя его в щеку, поздоровалась Наташа. – Куда пойдем? Ох, какой ты сегодня строгий! Случилось что-то?

Легкая, веселая болтовня Наташи, ее сияющие глаза несказанно угнетали Мурзина, лишая смелости.

– Пойдем, посидим где-нибудь? – предложил он, трусливо оттягивая объяснение.

Они вошли в просторный многолюдный зал кафе, Наташа села за свободный столик, а Мурзин встал в очередь.

– Два кофе, две корзиночки и мороженое с шоколадом. Угощайся, – поставил он перед Наташей мороженое.

– А ты?

– Нет. Спасибо.

– Слушай, Сашка, что с тобой? – откладывая ложечку, спросила Наташа, становясь очень серьезной.

Тянуть было бессмысленно, и Мурзин решился.

– Понимаешь, Наташка, я встретил одну девушку… – Лицо Наташи застыло. – Ну, в общем, мы с ней, то есть я, как бы это сказать… – пыхтел Мурзин, не зная, как бы потактичнее объяснить случившееся.

– Ты влюбился? – тихо спросила Наташа.

– Да.

Больше она ничего не сказала. Просто встала и ушла, легко постукивая каблучками, и все парни в зале оборачивались ей вслед. Когда-то Мурзину это очень льстило. Но сейчас, глядя вслед Наташе, он испытывал только облегчение. Ни истерик, ни слез, ни сцен. Наташка молодец. А он…

Да что он? Ничего. Он никогда и ничего ей не обещал, он…

Ну уж нет. Не хватало только на Наташку все свалить, оборвал себя Мурзин. И назло собственной непривычной кисельности съел обе корзиночки, выпил кофе и только потом покинул кафе, мучимый угрызениями совести. Скорее бы с Людой увидеться, думал он, шагая по проспекту.

Глава 26 17 апреля 1965 г. Ленинград

– Хорошо, Валентин, давай ты, что удалось накопать по Балабайченко?

– Мне удалось найти несколько человек, знавших его в тридцать шестом. Но ничего полезного они не сообщили. Лучшие друзья Балабайченко, Родион Платонов, Анатолий Смородин и Лидия Иванова, погибли в войну. В юности они были неразлучны, как мушкетеры. В тридцать восьмом году мать Балабайченко вышла замуж, и они уехали с Красноармейской, больше он там не появлялся. Живых родственников у Балабайченко не осталось. Отчим погиб на фронте, мать скончалась в сорок шестом. Отец погиб еще раньше, в тридцатых. Я нашел старую учительницу Балабайченко, Савченко Галину Гавриловну. Она хорошо помнит и Балабайченко, и Родиона Платонова, и даже нашего полковника. Но ничего нового о самом Балабайченко сообщить не смогла. В общем, никаких связей между прошлым Балабайченко-Григорьева и его настоящим я не выявил, – виновато подвел черту Валентин.

– Ну что ж, отрицательный результат это тоже результат. Что у вас, Александр Федорович? – поворачиваясь к Мурзину, спросил капитан.

– Толкового ничего. Болотников подтвердил всю имеющуюся у нас информацию, но нового ничего не сообщил. Надо вызывать Григорьева-младшего сюда и раскручивать мальчика. Я тут, правда, взял на себя инициативу, связался со смежниками, выяснил, кто у них в Театральном на примете, вот список, – достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок Мурзин. – Выяснить в воскресенье, кто из этих типов общается с Сергеем Григорьевым, не удалось.

– Что ж. Будем вызывать Григорьева. Валентин, вы, кажется, уже бывали в институте, сможете навести справки, с кем из этого списка общается Сергей Григорьев?

– Конечно.

– Значит, будем отрабатывать эту линию, пока не появятся новые факты, – заключил капитан.

Сергей Григорьев сидел, спокойно закинув ногу на ногу, и расслабленно покачивал носком модного ботинка. Его вид был благополучен и безмятежен. Он уже был здесь, в этом кабинете, отвечал на беззубые вопросы оперативников и сейчас не испытывал ничего, кроме скуки.

И капитан, и Мурзин, и Валя Горлов все это видели и предвкушали. Предвкушали, как слетит с этого смазливого мальчика его мнимая самоуверенность, как проступит истинная его натура, очевидно, не столь уж и симпатичная.