Перстень Григория Распутина

– Сергей Борисович, я прошу вас рассказать, какие отношения связывают вас с учащимися вашего института Ковальским, Траубергом и Кочиным, – перечислил капитан фамилии трех значившихся в списке Мурзина студентов, кто был замечен в торговле дефицитными заграничными шмотками и с кем, по информации Горлова, плотно общался Григорьев.

– С Ковалевым и Траубергом? – пробормотал растерявшийся, но еще не сдавшийся Григорьев. – А при чем тут они?

– Сергей Борисович, вопросы здесь задаю я, а потому будьте любезны ответить, – вежливо, мягко попросил капитан.

– Ну, мы просто общаемся, – пожав плечами, неуверенно сообщил Григорьев.

– Общаетесь?

– Ну да. Слушаем музыку, разговариваем, иногда ходим в ресторан.

– В ресторан? На какие же средства? Насколько я знаю, стипендия в вашем институте не так велика, – без всякой иронии поинтересовался Юрий Петрович.

– Ну, родители иногда подкидывали.

– А вот по моим сведениям, ваш отец уже больше полугода не «подкидывал» вам, как вы выражаетесь, денег. Где же вы их брали?

– Ну, мать иногда давала, иногда ребята угощали, – заерзал Сергей.

– Угощали? Откуда же у них такие средства?

– А вот это вы у них спросите, я понятия не имею, – нервничал все больше Сергей.

– Разумеется, у них мы тоже спросим, – легко согласился капитан.

– А при чем тут они? Какое отношение имеют мои знакомые к убийству отца?

– Вот в этом мы сейчас и пытаемся разобраться. А, кстати, давно хотел вас спросить, Сергей Борисович, где вы достали такую модную куртку? – меняя тон, спросил капитан.

– Что, нравится? – ухмыльнулся недалекий доверчивый мальчик. – Могу и вам достать. Стоить, правда, будет недешево.

– Благодарю, – из последних сил стараясь скрыть улыбку, ответил капитан. – Во сколько же она обойдется?

– Рублей сто пятьдесят, – небрежно обронил Сергей Григорьев, и у Валентина лицо вытянулось – ничего себе цены у спекулянтов! Хотя куртка, конечно, была фирменная, он о такой и мечтать не мог.

– Ух ты! Сто пятьдесят. Боюсь, не потяну. Зарплата маловата, – с сожалением заметил капитан. – А вот откуда у вас, студента, деньги на такую куртку, ведь вы даже стипендию получаете обычную, а не повышенную. Только не надо рассказывать о папе с мамой. Они вам денег не давали.

До Григорьева дошло, как дешево он попался, и теперь мальчик сидел надутый и злой.

– Итак, гражданин Григорьев, откуда вы брали средства для красивой жизни?

– Подрабатывал.

– Кем, где?

– Статистом в театре и в массовках на Ленфильме, – не глядя на капитана, выплюнул Григорьев.

– Прекрасно. В каких театрах, как часто? С Ленфильмовской бухгалтерией мы сами разберемся.

– Не помню я, в каких, – играя желваками, буркнул Григорьев.

– В таком случае, возможно, вам будет проще вспомнить, как вы с вашими приятелями толкали импортные вещички среди знакомых?

– Ничего я не толкал! – взвился Сергей Григорьев. – Ничего, ясно? А про куртку это я так, пошутил! Шутка! – В его голосе явственно слышались истеричные нотки.

– Послушайте, Сергей, вы еще очень молоды и неопытны и, не обижайтесь, слегка наивны. Да, да, – увидев, как вспыхнули нервным румянцем щеки парня, ласково проговорил капитан. – То, чем занимаются ваши знакомые, то, чем пытались заняться вы, не безобидная шалость, а уголовно наказуемое деяние. И еще, как вы думаете, почему из всех ваших многочисленных знакомых я назвал именно эти фамилии? – Лицо Григорьева было тревожно и недоверчиво, и капитан продолжил: – Их мне сообщили коллеги из очень серьезного ведомства, которые занимаются такими вот ловкими молодыми людьми, которые пытаются нажиться нечестным трудом, а иногда и подорвать наш с вами социалистический строй, распространяя среди нашей молодежи не только модные тряпки, но и кое что посерьезнее. – Голос Юрия Петровича звучал проникновенно пугающе, и у бедного Сергея Григорьева даже расширились зрачки и задергалась губа. – Вы понимаете, о чем я говорю? – Тот нервно кивнул. – Ну, вот. Пока вы еще не рассматриваетесь как фигурант дела, скорее как свидетель, но уверяю вас, что грань между этими положениями так тонка, что пересечь ее можно в один шаг. И статья, по которой вас будут судить, вовсе не шуточная. По сути, это крах всему. Всем мечтам, планам, перспективам. Никакой карьеры даже в самом захолустном театре у вас уже не будет. Не будет съемок, премьер, ролей. Вас даже в дворники не везде возьмут.

Сергей, сгорбившись, испуганно молчал, а Юрий Петрович курил, выдерживая эффектную, многозначительную паузу.

– Что же мне делать? Ведь я действительно ничего такого, честное слово! Только один раз, и то просто попробовал, но у меня ничего не вышло. Честное слово!

– Что у вас не вышло?

– Ну, это, продать вещи. Там не было ничего такого, честное слово. Только пара рубашек, галстуки, брюки еще были, несколько шарфиков, чулки. Больше ничего, честное комсомольское!