Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.]

Были в письмах и сугубо деловые строки, отражая отношения редактора и поэта: «Пожалуйста, попроси, чтобы правописание и пунктуацию оставили, как у меня значутся. Люблю в детях видеть себя даже с моими родинками и пятнами».

В письмах другу много всего разного — даже стихи:

Я не завидую Париду:
На трех богинь взирать он мог:
Одну я видел Зенаиду —
И весь Олимп у милых ног!

Приписка такова: «Ты, верно, угадываешь, о какой Зенаиде идет дело. Это наша полярная Коринна…»

Раскроем, кому посвящены возвышенные строки — это Зинаида Александровна Волконская, та самая, что впоследствии устроила прославленные смело-торжественные проводы своей невестки Марии Волконской в Сибирь, на каторгу, к мужу-декабристу.

Однако пора вернуться к статье Бестужева в «Полярной звезде», в коей он написал о Нечаеве. Читаем: «Сверх означенных здесь можно с похвалою упомянуть об Александре Писареве, Маздорфе, Норове и Нечаеве». Так, в один ряд воссоединены по замыслу критика Нечаев, водевилист Писарев, баснописец Маздорф и Норов, поэт, переводчик и писатель-путешественник.

Не удержусь, чтобы не полюбопытствовать — кто числится в бестужевской статье «сверх означенными»? Это тоже не помешает знать, чтобы представить те литературные силы, которые поддержаны одним из декабристских вождей. А рассказывает он о Фонвизине, Капнисте, Державине, Карамзине, Котляревском, о Муравьеве — отце декабристов, о Крылове, Жуковском, Батюшкове, об А. С. Пушкине. Пишет о Ф. Глинке, Баратынском, Рылееве, Загоскине, Грибоедове… Перечисление осуществляю в той последовательности, что была избрана в статье самим Бестужевым.

Лестно, догадываюсь, Нечаеву войти в такое созвездие, пусть даже пребывая в беглой перечислительности.

Рубрика дополнений

Влияние Александра Бестужева, как видим, весьма и весьма приметно для биографии Нечаева. Петербургский гость покорял быстро — молодцеватый из себя был, красив, взгляд чистый, усат, брови полукружьем. Одет с утонченной изящностью. Но все помыслы — заботам о литературе и политике. Новый друг из Петербурга часто приговаривал: «Лететь мысленно я могу только с пером в руках».

Повести Бестужева оценивались тогда как бриллианты российской словесности. Почитатели, как узнал из воспоминаний, ставили его превыше самого Бальзака.

Чем были наполнены уже первые встречи? О переполняющих душу и сердце настроениях петербургского декабриста говорит — и красноречиво — его письмо П. А. Вяземскому: «Признаюсь вам, князь, что я пристрастился к политике, да и как не любить ее в наш век — ее, эту науку прав людей и народов, это великое, неизменное мерило твоего и моего, этот священный пламенник правды во мраке невежества и в темнице самовластия».

И Пушкин, и Мицкевич, и Строганов…

Служба в Москве и сотрудничество с передовыми журналами одарило Нечаева множеством знакомств — интереснейших. Они оставили след в жизни и на отношении к жизни надолго…

Александр Сергеевич Пушкин. Они оба члены Вольного общества любителей российской словесности. Нечаев познакомился с ним явно при посредничестве дяди поэта — Василия Львовича Пушкина, давнего доброго приятеля. Сохранилось немало свидетельств знакомства Пушкина и Нечаева. Вот некоторые из них.

Письмо поэта П. А. Вяземского — это май 1828 года: «Поехал я обедать к Перовскому… Там были сверх того: Карбонье, Филимонов, Нечаев, Крылов, Пушкин, Мицкевич» (подчеркнуто мною. — В. О.). Приметим, что в этом окружении два литератора прямо, то есть по членству своему в Союзе Благоденствия, сопричастны декабризму — В. С. Филимонов и С. Д. Нечаев.

Еще письма большой биографической значимости, ибо принадлежат Пушкину и адресованы лично и непосредственно Нечаеву.

Одно написано 12 февраля 1834 года. Стиль сугубо официальный, ничуть не предполагающий, что знакомы. В нем просьба поспособствовать несчастной судьбе одного священника-пьянчужки.