Перстень Царя Соломона

Ицхак всю обратную дорогу сокрушенно вздыхал и ве­чер посвятил исключительно уговорам, чтобы я каким-то образом увильнул от завтрашней поездки в гости. Доводов в защиту своего мнения, что чрезвычайно опасно иметь дело с будущим опальным, он привел массу, в том числе — как одно из доказательств моей игры с огнем — рассказал о трагической судьбе отца.

— И вся вина его заключалась лишь в том, что он ока­зался в городе в недобрый для себя час. Теперь ты и сам видишь, что царская власть шутить не любит. Ты же доб­ровольно суешь голову в пасть чудовищу и надеешься остаться в живых — я таки не понимаю этого любопытст­ва,— подытожил он.

Пришлось заявить, будто мне «увиделось» то, что еще целый месяц его никто не тронет и все это время он будет по-прежнему находиться на самой вершине своего могу­щества, а потому мне удастся успеть вовремя «вынуть го­лову из пасти». Кроме того, в моем видении было и еще нечто, о чем я не могу поведать, поскольку мне это запре­тили, и я многозначительно задрал глаза к низенькому по­толку, обильно затянутому паутиной. Ицхак беспомощно развел руками и замолчал — такой весомый аргумент крыть ему было нечем.

По ходу второй беседы поначалу речь зашла лично обо мне. Пришлось в очередной раз живописать всю свою го­ремычную житуху. И как батюшка меня вместе с мамоч­кой отправил в дальнее путешествие, и про то, как она умерла, после чего меня повезли к отдаленному родичу в Испанию, и про жуткую бурю, в результате которой мы оказались выброшены на берега Нового Света, и про мое отрочество среди озер, лесов и зеленых холмов, и про да­льнейшие путешествия, когда меня носило по всему белу свету, включая даже Исландию, где мне довелось не про­сто побывать, но и слегка подзадержаться. Разумеется, не забывал расписывать и красоты стран, в которые меня за­кидывала судьба.

О той же Исландии закатил такую речугу, любо-дорого. Ходячая реклама красот и чудес диковинного острова. Зря, что ли, я изучал справочник? Зато теперь мог со зна­нием дела в стихах и красках рассказывать о ее «Голубой лагуне», где можно купаться круглый год, о водопадах Хрейнфоссар, о вулкане Граубок, об очаровании Рейкья­вика, чье название переводится на русский как Дымная бухта. Залез я немного и в историю, рассказав, что основал сей град первый из поселенцев Инголфур Арнарсон.

Слушал меня дьяк внимательно, но чувствовалось, что интересовали его, как царского советника, не история с красотами, а более приземленные темы, то есть день се­годняшний. Надо отдать должное — подвел он меня к ним деликатно и как-то исподволь, так что я и не заметил, как перешел на расклад государственного устройства. Тут он заметно оживился. К тому же мой рассказ об альтингах — народных законодательных собраниях, на которых реша­лись все основные государственные вопросы, пришелся ему по душе.

— И у нас иной раз государь собор созывает,— вставил он.

То, что еще триста лет назад альтинг Исландии заклю­чил с норвежским королем Хаконом IV договор об унии, он воспринял спокойно.

—  Избалуется боярство, ежели над ним никто не сто­ит,—согласился дьяк.

Так же благосклонно воспринял он мое сообщение о том, что ныне вся Исландия согласно Кальмарской унии' подвластна датскому королю Фредерик. Не думаю, что это да и многое другое из моих сведений было для него но­востью — по долгу службы он и без меня прекрасно знал, где, что и как, однако ни разу Висковатый не показал, что это ему неинтересно. Но для меня получалось как нельзя лучше — человек имеет возможность сразу убедиться в на­дежности источника, ведь если все, что дьяку уже извест­но, является правдой, значит, есть смысл доверять и оста­льному. А вот тщеславия у царского печатника было хоть отбавляй. Едва я упомянул про короля Фредерика, как он тут же не упустил случая вспомнить свое личное знаком­ство с ним.

—  Ведом мне сей государь,— важно заметил он,— Зело разумен и на любезное слово легок.

— А еще он хорошо умеет признавать свои промахи,— тут же вставил я,— И не только признавать, но и исправ­лять их на деле.

— Это ты о чем, купец? — насторожился Висковатый, впившись в меня взглядом.

—  О той войне, что он ведет с королем свеев,— пояснил я,— Сдается мне, что замирье в Роскилле, кое шведы на­рушили, ныне непременно закончится прочным миром.

— Почему так мыслишь?

Глаза дьяка, серые, с прищуром, чуть ли не буравили во мне дыру.

«Откуда-откуда. Из учебников. Даже город могу на­звать — Штеттин. И точную дату — в сентябре начнутся, а в середине декабря успешно закончатся подписанием так называемого Штеттинского мира».

Интересно было бы посмотреть на его лицо после та­ких слов. Жаль, не увижу.

— Есть у меня знакомцы среди купцов копенгаген­ских, а среди них такие, кои на самый верх вхожи, к Нильсу Коасу, к Арильду Хуитфельду и даже к главному из королевских советников — к Петеру Оксе.

— Питера этого я знаю, встречался,— кивнул дьяк,— Муж дельный, худого не подскажет,— И вздохнул,— Беда токмо, что для одних славно, то для других плохо.