Перстень Царя Соломона

— А сам-то ты как бы поступил? — прищурился дьяк.

«Не знаешь, что говорить,— говори правду»,— вновь вспомнил я.

Можно было бы набросать кучу патриотических слов насчет войны до победного конца, добавить, что честь до­роже всего, и вообще мы этих полячишек шапками заки­даем. Но я не стал. Не тот человек царский печатник, чтоб перед ним фальшивить. Да и почует он сразу. Дураки из грязи в князи не вылезают. В лучшем случае в любимые палачи, как Малюта Скуратов, но не больше. А такому, как Иван Михайлович, сумевшему из простых подьячих подняться до должности самого главного царского совет­ника, с которого, чтобы не мешать ему разрабатывать стратегию, даже сняли обязанности главы Посольского приказа, надо говорить правду. Разве что сделать ее более обтекаемой, чтоб звучала не так резко, тем более если пой­дет в унисон его собственным мыслям.

—  Поляки с Литвой воевать устали,— произнес я мед­ленно, стараясь тщательно подбирать каждое слово,— но и тут, как мне кажется, тоже народ умаялся. Опять же свей в Ревеле. Их ведь так просто оттуда не вышибить. Да и для чего все это? Чтоб торговля через Русь шла? Так ведь вы­ходов в море у вас и без того хватает. Одна Нарва вместе с Ивангородом чего стоят, а если к ним прибавить Новго­род, который еще полтысячи лет назад торговал со всем миром, то тут и вовсе неясно — зачем вам остальное?

—  Не так-то все просто. Не хочет торговый люд через Новгород товар свой везти,— вздохнул Висковатый,— На­рву пошто брали? Да потому что она на одном берегу Наровы, Ивангород — на другом, и к этому другому поче­му-то никто причаливать не желает.

— Значит, пошлины невыгодные или еще что-то,— ри­скнул предположить я,— Теперь они к обоим берегам не захотят причаливать, вот и все. Станут возить товар через Ревель. Его возьмете — тогда через Ригу, а на нее уж точно сил не хватит.

— А коль осилим?

— У тех же поляков еще и Гданьск имеется. И что, так и станете лезть все дальше и дальше? Пупок развяжется. Надо иначе.

— Иначе? А как, мыслишь, иначе?

— Льготы дать на первых порах, чтоб народ привык к новому хозяину. Порядок на реках навести, дабы купцы татей не опасались. Только решать все миром. Когда ворог напал — понятно. Тут волей-неволей надо за саблю брать­ся, а здесь я в этом особой нужды не вижу. На худой конец, если уж так жаждется сразиться, можно сделать все чужи­ми руками. Я слыхал, что датский король большие купли у ливонских епископов сделал, да земли эти нынче свей к рукам прибрали. Вот пусть он за них и дальше воюет с этим... Яганом,— припомнил я, как именовал Вискова­тый нынешнего шведского короля,— К тому же если Иоанн Васильевич успеет первым с ним мир подписать, глядишь, он с датским Фредериком таким сговорчивым не будет. Кому от того выгода? Руси.

Дьяк усмехнулся. Улыбка получилась кривая, одной правой половиной, поэтому выглядела невесело:

—      Эва, посоветовал. Я о том уж восемь лет назад поза­ботился. Али ты мыслишь, что Фредерик-король сам со свеями вздумал войну учинить? Нет, купец, шалишь. Из­рядно пришлось потрудиться.

— А если его покрепче к Руси привязать? Дочерей у ца­ря-батюшки нет, но племянницы-то, надеюсь, имеются?

— И о том мыслил,— кивнул Висковатый.— Токмо у него давний сговор с герцогом Мекленбургским. Уже и помолвка была.

— Но у него же еще и брат имеется,— наморщил я лоб, будто и впрямь припоминаю.

— Имеется,— удивленно подтвердил дьяк.

—  К тому же я слыхал, будто датский король купил у епископов ордена эти земли не для себя, а чтобы не отда­вать брату Голштинию, которая ему отписана покойным отцом в завещании. Тогда чего же проще? Вот он пускай и воюет. Конечно, людей у него мало, но если к ним доба­вить русские полки, то...

И я перешел на расклад ситуации, сулящей одни плю­сы. Разумеется, я не гений в политике и не буду утверж­дать, что все это придумал сам от начала до конца. Ничего подобного. Прочитал, запомнил и выдал как плод собст­венных раздумий, только и всего. А какая разница? Дьяк-то этого не знал.

Разумеется, он что-то заподозрил, тем более что пере­говоры с датским принцем Магнусом, которого здесь, на Руси, почему-то именовали Арцимагнус — для особой торжественности что ли? — велись еще с прошлого года. Но помимо доводов в пользу создания буферного коро­левства, которыми руководствовался и сам дьяк, я привел в защиту якобы своей идеи еще и несколько дополнитель­ных. Висковатому, судя по все возрастающему изумлению в его глазах, они до этого на ум не приходили. При всей своей выдержке и хладнокровии тут Иван Михайлович не сдержался. С трудом дождавшись, когда я закончу толкать свою речугу, он тихо осведомился:

— Так кто ты, синьор Константино? Поначалу я мыс­лил, что ты обыкновенный купец. Потом понял — не та­кой уж и обычный. Ныне, когда застал тебя с сыном, ре­шил, что предо мною калика перехожий. А теперь и вовсе не знаю, что думать.