Перстень Царя Соломона

Я понимал грусть купца. Та афера с займом денег, кото­рую мы с ним затеяли, по его мнению, потихоньку кати­лась к печальному финалу, когда эти рублевики придется возвращать хозяевам, да еще добавлять к ним свои, и в не­малом количестве. Одному только Фуникову-Карцеву, ссудившему нам пять тысяч, предстояло дополнительно вернуть столько, сколько стоили все товары Ицхака. Впрочем, я его имущество не считал, а сам купец наверня­ка изрядно преувеличивал грядущую финансовую катаст­рофу. Однако как бы там ни было, а почти все заимодавцы продолжали жить и здравствовать как ни в чем не бывало, поплевывая с высот своего благополучия на мои мрачные прогнозы относительно их рокового будущего. А может, и не поплевывали, поскольку ничего не знали. Пока на Пы­точный двор в Александрову слободу забрали помимо Шапкина лишь одного, да и то из мелких подьячих Раз­бойной избы, которому мы должны были всего двести рублевиков основного долга, не считая полусотни сверху.

— Зато перстень получишь,— попытался успокоить я.

— Я и так его получу,— убежденно заявил он,— К тому же я надеялся, что это видение пришло к тебе благодаря ему, а тогда я получил бы подтверждение своим догадкам о его силе. Сейчас же выходит...

— Да ничего еще не выходит. До конца июля времени уйма,— перебил я.

—  Суд — процедура долгая,— вздохнул он,— К тому же все они в высоких чинах. Их еще надо уличить в свершен­ных преступлениях, доказать неоспоримую причастность, а на это обычно уходят многие-многие месяцы. Когда я изучал магдебургское право, то там говорилось...

Я не стал вникать, о чем говорилось в магдебургском праве. Ник чему. Да и не действовало оно на Руси. Тут во­всю хозяйничало иное право — желание венценосного са­модура, считавшего, что признание обвиняемого является царицей доказательств, а все остальное прилагаемое к нему.

Добиться же признания можно всего за один день. Если постараться, разумеется, имея в наличии дыбу, огонь, раскаленную кочергу, щипцы, клещи и прочие ин­струменты, способные «убедить» человека поскорее со­знаться в своих грехах, даже если их не было в помине. Так что не прав был Ицхак. К сожалению. Но объяснять ниче­го не стал. Бесполезно. Не понять еврейскому купцу, да еще со знанием магдебургского права, законодательной специфики Руси.

А он все продолжал ныть, заодно попрекнув меня за то, что мы, дескать, упустили из виду боярина Семена Васи­льевича Яковлю, который, в отличие от наших заимодав­цев, уже неделю как пребывал в малоприятной компании подручных Малюты.

—  Ежели бы у него деньгу заняли, там могли бы хоть с Фуниковым расплатиться, а так что я теперь буду де­лать? — уныло причитал Ицхак.

—  Ну не было его в моем видении,— обескуражено развел я руками.— Фуникова видел, людей новгород­ских — тоже, Захария Очин-Плещеева с сыном Ионой на плахе вот так же явственно, как тебя перед собой,— вдох­новенно врал я,— а боярина Яковлю среди них не наблю­дал.

В самом деле, откуда мне знать, почему его фамилия не была включена в тот тайный список, по которому мы с Ицхаком трудились. Или, может, я ее пропустил? Запрос­то могло быть. Только сейчас уже не проверишь — спалил я эту бумагу, и уже давно, еще перед первым визитом к Висковатому. А зачем она мне, когда осталось всего два нео­хваченных нами человека — сам Иван Михайлович да его брат Третьяк, кстати, тоже дьяк, только не помню, какого приказа. Вот накануне визита к Третьяку Михайловичу Висковатому я и избавился от этой опасной, попади она не в те руки, улики.

Кстати, с брательника царского печатника мы поимели тоже весьма прилично. После ожесточенных долгих тор­гов, когда ставку выплаты пришлось увеличить до тридца­ти пяти процентов, Третьяк Михайлович согласился-таки ссудить нам полтысячи рублей, причитая, что это — все его скромные сбережения, которые он скопил себе на ста­рость. Понятное дело — лучше иметь к старости шестьсот семьдесят пять рублей, нежели пятьсот. И пусть сумма не круглая, зато выглядит более приятной, что на вес, что на ощупь. Между прочим, здесь даже червонец — о-го-го. Село на него не купишь, а вот к захудалой деревеньке на несколько дворов прицениться можно. Другое дело, что просто так ее тебе никто не продаст — кончились те време­на. Вначале владельцу надо добиться разрешения на про­дажу у самого царя, а уж потом торговаться с покупателем. Но как бы там ни было, а почтенный Третьяк одним ма­хом ободрал меня на пятнадцать потенциальных дере­вень. Будет где коротать старость, которая ему, как и воз­врат долга, не светит.

Наверное, я рассуждаю цинично. Не буду спорить. Но тут уж ничего не поделаешь — грубый век, дикие нравы, волчьи законы. Налагает, знаете ли. К тому же я искренне пытался спасти его брата, да и самого Третьяка, если уж на то пошло. Правда-правда. И пес с ними, с пятьюстами рублями, равно как и с процентами. Отдал бы с легким сердцем из причитающейся мне доли и глазом не моргнул.