Перстень царицы Ульяны (СИ)

- Ирод участковый, улей тебе за шиворот! Ты как посмел особу духовную, меня то бишь, к стулу привязать да свободы лишить воли моей супротивственно?! Развяжи меня мигом да извинения принеси, полено в погонах, ибо не сумел ты меня вчерась оборонить! Боярами ты купленный и проданный, иуда! Крынкин ведь, прелюбодей проклятый, тока и знает, что девкам с государева двора под юбки лазить, будто своих ему мало! А царь-то нибы не видит, а токмо сам уж не могёт ничо, кормилец наш!

Еремеев, стоявший за спиной Филимона Митрофановича, молча размахнулся и дал тому по шее. Голова дьяка мотнулась вперёд.

- Фома!

- А ты хочешь, чтоб я слушал, как он государя языком своим грязным полощет?!

- Муки адовы за правду как есть принимаю! – это дьяк. Затрещина от Еремеева несколько умерила его пыл.

- Гражданин Груздев, не забывайте, что вы после вчерашнего живы только благодаря вмешательству милиции. Бояре искренне уверены, что это именно вы расписали ворота владений Крынкина, а потому поддержали бы его, даже если бы он вам прямо там хребет посохом проломил. А он хотел.

- Им ради ворот своих поганых человека божьего не жалко!

- Это вы им потом скажете. Но помните, Крынкин по-прежнему хочет с вами расправиться, остановить его может только Бодров – а он не станет, у него свадьба дочери на носу. Если вы сейчас не прекратите орать и не согласитесь отвечать на наши вопросы, я вас вместе с этим стулом погружу на телегу и велю отвезти прямиком на боярское подворье. Евстафий Петрович не станет разбираться, просто поверьте, вас там не ждёт ничего хорошего.

Это вообще не мой метод ведения допроса, но с дьяком можно было разговаривать только так. Пусть хоть немного начнёт фильтровать свою речь, а то слушать противно.

- Чего тебе от меня, горемычного, надо? – Филимон возмущённо подпрыгнул вместе со стулом.

- Я хочу, чтобы вы ответили на несколько вопросов. И следите за языком, потому что в следующий раз, когда сотник Еремеев захочет повторить воспитательную работу, я промолчу. Митька, закрой дверь, ребятам на улице незачем это слушать.

Яга устроилась в любимом углу, а я уселся против дьяка и раскрыл блокнот.

- Итак. На тот случай, если вы не всё знаете, коротко введу вас в курс дела. В городе произошло три случая хулиганства: некий субъект, по описанию свидетелей весьма похожий на вас, по ночам ходит по улицам и углём пишет на заборах неприличные частушки. Ах да, не только пишет, но ещё и рисует картинки, но об этом позже.

- Слыхал, но непричастен к сему. Тебе надо – ты и расследуй!

- Ага… так вот. Все, кому я – или не я, как в случае с Крынкиным – пересказывал описание предполагаемого преступника, представляли именно вас. Но наш эксперт-криминалист считает, что это и в самом деле не вы, а кто-то очень похожий.

- А я говорил тебе, чучело репоголовое, что не я это!

Еремеев за спиной дьяка выразительно кашлянул. Филимон Митрофанович вжался в стул, но воинственного вида не потерял и даже гордо вздёрнул куцую бородку.

- Но сегодня утром мне в голову пришла одна идея, и мы с сотником Еремеевым решили её проверить. Мы отправились на вашу улицу и немного поспрашивали соседей. А теперь, гражданин Груздев, смотрите внимательно, - я открыл разворот с перерисованной картинкой с забора вдовы. – Кто это?

Филимон нервно сглотнул, глаза его забегали.

- Не ведаю. И отпусти меня немедля! Откуда мне знать, баба какая-то!

- Врёт, - негромко донеслось из угла, где сидела и мирно вязала бабка. – Митенька, сбегай во двор, пошли стрельцов к Крынкину. Я думаю, ради такого дела он сам приедет.

Дьяк попытался вместе со стулом допрыгать до двери, но ему помешал Еремеев.

- Хорошо, не ведаете, значит, - я невозмутимо сделал пометку в блокноте. – А куда вы сегодня утром собирались сбежать из города?

- Не твоё дело, участковый! На деревню к дедушке, и отстань от меня!

- Я даже не буду спрашивать, за что вас завернули в ковёр, - мне уже доложили. Мне просто интересно, что такого особенного случилось за прошедшие день и ночь, что поутру вы рванули из Лукошкина, как от пожара.

Я незаметно сделал знак Митьке, и тот вывалился в сени. Дьяк нервно заёрзал на стуле. Нет, разумеется, я не собирался сдавать его Крынкину, но мне было важно знать, почему портрет Матрёны Груздевой, да ещё в столь неприличном образе, появляется на воротах нашей потерпевшей. Тут, кстати, мне чутьё подсказывало, что связь между вдовой и матушкой Груздева искать не стоит, это мог быть чей угодно забор. Но кто вообще это мог нарисовать?

Дьяк между тем каким-то чудом понял, что боярская расправа ему не грозит, а потому ушёл в глухую несознанку: ничего не видел, ничего не знаю, кто на картинке – не в курсе. Я устал с ним бодаться. Яга, заметив это, поманила меня на второй этаж. Мы поднялись наверх.

- Бабуль, он точно понял, чей портрет. Теперь я хочу знать, есть ли у него какие мысли на этот счёт. Что делать будем?

- Ох, Никитушка, тут токмо колдовать… коли дозволишь словом своим начальственным.

- Это, конечно, не очень правильно, но нам деваться некуда. Дозволяю, делайте, что считаете нужным.